Отчего бы Кириллу не проявить смекалку, начать коммерческую практику, а заработав деньги, открыть собственную клинику? Я словно жаждала неудачи, на которую муж неизвестно как будет реагировать. Или мне просто не хватало разнообразия: сколько можно быть невозмутимым, гладко выбритым, счастливым и с букетом цветов для любимой жены?
– Открой хотя бы частный кабинет психоанализа. Сам себе начальник и исполнитель. Такое соотношение тебя устраивает? Заработаешь много, а проблем никаких, – убеждала я.
Но он старше на 15 лет и глубже увяз в почившем времени.
– Ну, во-первых, такую «чушь», как психоанализ, наши граждане потреблять не приучены. Зачем отдавать деньги за сомнительное удовольствие высказаться. Уж если очень тошно, пойди, раздави чекушку с соседом и поговори по душам. Людей волнуют проблемы приземлённые, насущные. Это там, на Рублёвке, может, кто и поведётся, а тут одни пенсионеры и бедняки, они сами какой хочешь совет дадут, причём бесплатно.
Тщеславие у Кирилла развито слабо, если не отсутствует вовсе. Несмотря на моё давление, он так и остался рядовым лечащим врачом. Правда, пациенты к нему ломились, как к Ванге, приезжали из других городов, прослышав, что Галушка – реально поможет. Однажды ночью я проснулась с ощущением полноты счастья. Рядом со мной живёт человек не только надёжный, но понятный в своей простоте, он не кичится способностями, не изображает главу семейства, которому все обязаны подчиняться, он является мне равным. И это так важно, устойчиво и радостно. Если первый муж был послан мне как испытание, то второй в утешение.
А дети? Я плохая мать. Могу отдать за них жизнь, но смыслом её они не стали. Мне даже иногда кажется, что дети любят меня больше, чем я их, а вот внимания не хватает, им некогда. Выслушиваю по телефону подробности Катиной жизни, моей она интересуется мало, задаёт вопрос и тут же перебивает: «Ну, значит, всё хорошо. Пока». После разговора с нею у меня горит лицо, и я чувствую себя виноватой. В чём?
Детям проще без меня, но я есть, хотя уже не нужна. Это нормально, они выросли, независимы и ничто не мешает им свободно проявлять чувства. Страдаю, что меня редко навещают, вместе с тем сторонюсь слишком близких отношений, коль скоро их не было прежде. Дочь вдруг надумала сделать нам с Кирой приятное – провести лето с детьми в Хосте. Конечно, квартира большая, у самого моря, уже конец сентября, а всё ещё очень тепло, в Прибалтике в июле вода холоднее. Боюсь, со стороны Кати – это жертва, и дочь легко отговорить. Сказала Кириллу:
– Пусть лучше дождётся нашей смерти, правда?
– Неправда, – отвечает он.
Ему очень хочется видеть всех, непрерывно ласкать большими руками, целовать мягкими губами, обмирая от счастья. Но я талдычу своё:
– В одних стенах мы с дочерью не уживёмся. Она бестактная, а я противная, у меня зуд – всех ставить на место. Ничего хорошего из этого не получится. Пусть лучше едут в свой любимый Сан-Тропе – близко от Марселя и ещё теплее, чем здесь, плюс комфорт. Зять вкалывает, как раб на галерах, ему только не хватает вместо отдыха бабских разборок.
Кирилл всегда притормаживает меня, когда я пытаюсь делать взрослым детям замечания, подковырнуть, если нельзя сказать прямо в лицо, что я не согласна. Он благоразумнее меня и всегда оказывается прав.
– Могу подписаться под всеми твоими доводами, но дочь зови и не смей отговаривать.
Я не послушалась и отказала, хотя очень хотелось свидеться. Если бы на недельку – куда ни шло, а месяц почудится веком. Виду не покажут, но будут сожалеть. Это надо? С детства болезненно переношу нелады с родственниками, от знакомых можно отвернуться, а от этих невозможно, они твои, кровные.
С Федей проще, Федя далеко, бывает у нас крайне редко, если вдруг случится командировка «на Большую Землю». Один раз явился с сыном. Внучок уже выше папы, хороший вежливый мальчик, но совсем чужой. Муж сиял от счастья, хотя Федя ему не родной, но нужно знать Кирилла. Он даже банковский вклад на его имя открыл, как и на Катю.
Так мы и живём с моим милым доктором – тихо, мирно, занятые своими любимыми делами. Иногда я публикую очерки в местной прессе, которую бесплатно рассовывают по почтовым ящикам, но большой литературой больше не балуюсь. Научилась вязать, удачно совмещая это занятие с просмотром вечерних новостей по телеку. Кирилл молча сидит рядом, с обожанием глядя мне в лицо. Перед сном отрывает меня от книг и спиц, и в любую погоду таскает на прогулки, повторяя, что движение необходимо. Я устала доказывать, что мой случай особый и реакции тела парадоксальные, но он упрям в своём желании творить пользу.
С некоторых пор наши кровати разъехались в разные комнаты: муж стал по ночам издавать громкие горловые рулады, оставляя след слюны на подушке. К тому же он рано ложится и встаёт с рассветом, когда я вижу первый хрупкий сон, потому что по ТВ приличные фильмы и мои любимые «разговорные» телепередачи показывают после ноля часов, день забит белибердой. Наверное, продюсерам так дешевле, но, может, это всего лишь наглость исключительного права – знать желания зрителей лучше, чем они сами.
Чтобы не мешать Кириллу отдыхать, купила наушники, хотя они портят слух. Но и это меня не спасает. По ночам, вставая в туалет, муж видит свет в моей спальне и приоткрывает дверь.
– Ты ещё не спишь?! – говорит он страшным шёпотом. – Завтра будет плохое настроение, голова болеть.
Я испуганно выключаю торшер и ещё час ворочаюсь без сна с боку на бок, считая слонов или овец. Лучше бы дочитала газету.
Разделение постелей интиму не мешает, но позволяет сохранять достоинство. Помню, как меня унижали претензии Дона: то духи слишком крепкие, то чеснока не ешь и наконец – о! – не чихай так громко! Когда Кирилл, смущаясь, впервые сделал мне такое же замечание, я подскочила на стуле. Чудеса в решете: обоих мужей раздражал мой невинный чих! И если в устах скрипача это выглядело прихотью, то врач обязан знать, что громкостью чихания управлять нельзя. Как и храпом. Хотя нынче отоларингологи берутся исправить этот недостаток. Статистики пока нет.
Однажды Кирилл заявил нежно и так восторженно, словно у меня появились способности к оперному пению:
– А ты храпишь, Мышка!
Храпящая мышка – это классно! Однако допрыгалась. И ведь ещё не старая, быстрая, лёгкая, тогда как Кирюша уже с трудом вынимает себя из кресла и долго, с хрустом разминает коленки. Он чувствует не только боль,
