Кроме всего прочего, серьезным фактором, подрывавшим эффективность деятельности разведки на всех уровнях, было невнимание и непонимание, с которым относились высшие офицеры армии и флота к разведчикам. Единого центра сбора и анализа информации не существовало, а ее поток все увеличивался. В течение 1939—1941 гг. практически не предпринимались попытки навести хоть какой-то порядок в этом вопросе. Непонимание, ставшее причиной фактической обструкции деятельности Разведывательного отдела ВМС США, прекрасно иллюстрируется событиями весны 1941 г. В апреле начальник Отдела военного планирования штаба ВМС адмирал Тернер решил прибрать к своим рукам и ОНИ. До этого разведчики напрямую подчинялись начальнику штаба. Адмирал обратился к Старку с просьбой снять с разведотдела ответственность за прогнозирование действий противника, то есть превратить отдел в архив или библиотеку секретной информации и не более. Возражения начальника ОНИ капитана А. Кирка не убедили начальника штаба. Тернер же продолжал гнуть свою линию, как-то он даже заявил Старку, что ОНИ «является исключительно накопительным агентством и фактором нестабильности и не должно выдавать информацию, которая может привести к каким-либо операциям флота или флотов где-либо»[694].
Несмотря на то что требования Тернера напрямую противоречили уставам, в которых говорилось: «1. Сбор всех видов информации, относящихся к иностранным государствам, в особенности касающихся военно-морских и морских вопросов, с особым вниманием к силе, диспозиции и возможным намерениям иностранных военно-морских сил. 2. Оценивать собранную информацию и распространять с конкретными рекомендациями»[695], Старк сдался и пошел навстречу начальнику отдела военного планирования. Теперь ОНИ превратился в обычную библиотеку, наполненную необычными, секретными документами. Но если работа по сбору и систематизации информации отделяется от ее анализа, от задач по определению ее назначения, теряется фундаментальный мотив, разрушается важнейший принцип обработки информации. Теперь все свои выводы ОНИ должен был представлять адмиралу Тернеру, который через призму своих знаний и убеждений ее оценивал и принимал решение о том, ляжет ли она на стол к вышестоящим начальникам, к людям, ответственным за принятие решений. Он, военно-морской офицер, не имевший ни специального образования, ни опыта работы с данными разведки, ни элементарно времени для ее обработки, превратился в своеобразного брокера, играющего с секретной информацией, ложащейся на стол к высшим руководителям государства.
Передача функций ОНИ и самого отдела под начало Тернера далеко не единичный и не самый плачевный факт в истории американского «разведывательного сообщества». То, что какая-либо согласованность в деятельности военной и военно-морской разведки отсутствовала, мы говорили не единожды. В то же время объем информации, прежде всего перехваченной по средствам КОМИНТ, рос лавинообразно. Первоначально СИС и морское министерства занимались перехватом «фиолетовых» сообщений параллельно, однако к концу 1940 г. стало ясно, что такой подход неэффективен. Было решено разделить обязанности: теперь по нечетным дням «фиолетовым кодом» занималась военно-морская разведка, а по четным — армейская[696]. Позже пошли дальше, перейдя к помесячному дежурству, при этом четные месяцы остались за армией. Разделение функций явилось одним из немногих «светлых» моментов в организации деятельности служб радиоперехвата.
«Фиолетовые» каблограммы после их расшифровки вообще никем не анализировались! Каждый день новые перехваченные и расшифрованные сообщения доставлялись в кабинет полковника Р. Браттона (начальник дальневосточного отдела военной разведки)[697], он обрабатывал поступивший материал и сортировал его. Интересные, по его мнению, документы он оставлял, а остальные сжигал. Вот так просто — сверхсекретные документы анализировал один человек, причем бегло, наискосок — у него просто не было времени их внимательно читать. Полковнику еще предстояло снять копии и доставить их вышестоящим начальникам. Далее с отобранного материала он снимал по одной копии для каждого адресата, клал ее в специальную папку. Сформировав таким образом несколько папок, Браттон клал их в кожаный портфель и начинал свой утренний марафон — доставку сверхсекретной почты. На следующий день, разнося новую порцию сверхсекретной почты, он забирал документы, оставленные в предыдущий день. Задержать материалы или оставить их себе не мог ни министр, ни сам президент—такова цена секретности. Закончив обход, полковник приходил в свой кабинет и уничтожал все копии, сохранялся лишь оригинал, который и отправлялся в архив[698]. Все! Больше никакой работы с «фиолетовыми» не производилось, их никто не читал, не систематизировал, не сверял с другими источниками.
В военно-морском министерстве, кстати, ответственном за доставку «фиолетовых» каблограмм президенту, ситуация была не лучше. Расшифровкой «Магии» занимались Отделение перевода и Криптографический отдел, структурно входившие в Отдел средств связи штаба ВМС. Секретность, которая окружала все, что было связанно с шифрами и в особенности с шифровальной машиной, фактически сводила на нет возможности для анализа информации. Криптографический отдел был практически не связан с ОНИ, «фиолетовые» данные никак не сопоставлялись с данными радиоперехватов военно-морского кода и данными анализа перемещений японского флота. Во всех Соединенных Штатах неограниченный доступ к дипломатическим и военным радиоперехватам имели всего 36 человек[699] (в основном высшее военное и политическое руководство). То есть вести нормальную систематизацию, корреляцию и анализ всех поступающих данных было просто некому. Вот и получалось, что за огромными и красивыми деревьями американцы леса не видели.
В подобных условиях далеко не все документы читались, не говоря уже о переводе, лингвистов катастрофически не хватало. Тем не менее информации было более чем достаточно, чтобы администрация Рузвельта находилась в курсе всех основных внешнеполитических решений имперского правительства и примерно за 6 месяцев до начала военных действий смогла предсказать их[700]. Однако кризисные явления, существовавшие в организации и системе американских разведывательных органов, наложили определенный отпечаток и на этот важнейший источник информации. «Данные чего только не касались. Никто не был ответственен за систематическое изучение всего поступающего материалу. Адресаты читали предназначенную им часть перехватов, и затем документы уходили и перемешивались, чтобы никогда не быть извлеченными обратно. Практически не было возможности свести эти отдельные кусочки информации в единое целое или сопоставить с данными, полученными из других источников. Несмотря на то что техническая сторона радиоперехватов, взлом "фиолетового" были проделаны гениально, аналитическая часть работы была разрушена дезорганизацией»[701]. В итоге американские руководители, в том числе и президент Рузвельт, превратились в квазианалитиков, которым было необходимо на основании далеко не полных данных, в условиях отсутствия специального образования и навыков, зачастую не понимая технических деталей, принимать решения по сложнейшим вопросам, основываясь на не полной разведывательной информации. Подобная порочная система и не могла дать нормальных результатов. Неудивительно, что ни разу в жизни (до 7 декабря 1941 г.) не читавший «фиолетовых» депеш Киммель на Гавайях и имевший к ним прямой доступ Макартур на Филиппинах — оба проспали японское нападение. Только адмирал был с позором изгнан из флота и осужден, а генерал, чья армия была уничтожена по его вине, стал героем Америки. Итак, каждый был на своем посту и делал свою работу, но знал лишь ту часть разведывательной информации, которая была у него под рукой. В итоге никто не имел представления о картине в целом. Президент ежедневно читал японскую дипломатическую переписку, а вот про данные анализа перемещений Императорского флота понятия не имел. В итоге заслуженный результат — отсутствие прямых данных о японском нападении.
