Хлопоты по приобретению нового жилища не рассеивают тяжелых предчувствий: «Пропал я… Мне и в России не жить, и здесь не жить…» Между тем на родине Андрей Арсеньевич будет уволен со студии «Мосфильм» 28 мая 1983 года «за неявку на работу без уважительной причины», о чем его, вероятно, так и не оповестили.
8 июня семья переезжает в Сан-Грегорио, чтобы быть поближе к предполагаемому месту жительства. Через неделю Тарковские дом покупают, заплатив за него 50 миллионов лир.
Ольга Суркова, бывавшая там, с интересом наблюдала, как в Андрее Арсеньевиче пробуждается «то ли крестьянское, то ли помещичье» нутро. Супругам нравилось быть владельцами имения, и тут они понимали друг друга. Их небольшая квартира находилась в старом итальянском доме с толстыми каменными стенами напротив входа в их частные владения. Помещение не отапливалось по причине южного климата. И в зимнюю пору было довольно прохладно. По словам Ольги Евгеньевны, Тарковский мечтательно поглядывал на основной замок в надежде его купить и организовать там киноакадемию для лучших режиссеров мира, включая Феллини или Антониони, чтобы просвещать их в духе своего мировидения.
Рассказывает Суркова и о поездках Андрея на автобусе в Рим, приводивших Ларису Павловну в неистовство, потому что муж ехал работать над фильмом о себе с Донателлой Бальиво.
За время проживания в Сан-Грегорио Тарковский успел подружиться с некоторыми жителями городка. С мэром Франческо Первенанци, например, у которого сложилось впечатление, что Тарковский чувствовал себя комфортно в новом для него окружении.
В конце месяца у Тарковского состоялась встреча с советником посольства СССР в Италии В. Жиляевым и представителем «Совэкспортфильма» В. Нарымовым по поводу его очередного письма Ф. Ермашу. В целях безопасности режиссер назначил встречу в гостинице «Леонардо да Винчи», куда и прибыл, захватив свидетелей. В ответ на настоятельные просьбы вернуться в Москву дал категорический отказ. После этих бесед в Тарковском укрепляется уверенность, что его «пасут» агенты КГБ. В период пребывания за границей эта «тема» особенно волнует Андрея, вселяя нешуточные опасения.
С 12 по 17 июля режиссер находится в Лондоне по вопросам предстоящей постановки оперы «Борис Годунов». В августе же получает официальное сообщение из советского консульства, что письменного ответа на его послания в ЦК не будет и что для приведения в порядок всех его дел ему вместе с женой следует немедленно вернуться в Москву. Вместо этого в самом конце месяца Тарковский с супругой направляются в Нью-Йорк, а оттуда — самолетом в Лас-Вегас. Здесь их встречают Том Ладди, Кшиштоф Занусси и Ольга Суркова. Затем всей компанией направляются машиной в Теллурайд (штат Колорадо) на фестиваль некоммерческого кино. С кинокритиком и соучредителем фестиваля Томом Ладди, хорошо известным советским кинематографистам, Андрей Арсеньевич встретился еще на Каннском фестивале, где и получил приглашение в Теллурайд.
В Штатах Тарковский продолжает искать пути решения своих семейных проблем во время встреч с Василием Аксеновым и Мстиславом Ростроповичем.
Осенью 1983 года между Андреем и его родными, отцом и сестрой, состоялась переписка, которую марина Арсеньевна назвала «странной». Это был период, когда решение Андрея Тарковского не возвращаться в СССР приобрело вполне реальные формы. Дошли об этом слухи и до Арсения Александровича. В Дом ветеранов в Матвеевском, где проживал Арсений Тарковский, прибыл Н. Сизов и вызвался передать Андрею письмо, сообщив предварительно, что сын его, закончив «Ностальгию», не хочет возвращаться на родину. Арсений Александрович написать согласился. Но не для того, убеждена его дочь, чтобы «угодить лицемерам и ничтожествам, обладавшим властью, а для того, чтобы предостеречь сына от трудной участи русского таланта на чужбине». 76-летний отец «писал письмо и плакал».
«6 сентября 1983.
Дорогой Андрей, мой мальчик!
Мне очень грустно, что ты не написал нам ни строчки, ни мне, ни Марине. Мы оба так тебя любим, мы скучаем по тебе.
Я очень встревожен слухами, которые ходят о тебе по Москве. Здесь, у нас, ты режиссер номер один, в то время как там, за границей, ты не сможешь никогда реализовать себя, твой талант не сможет развернуться в полную силу. Тебе, безусловно, обязательно надо возвратиться в Москву; ты будешь иметь полную свободу, чтобы ставить свои фильмы. Все будет, как ты этого захочешь: и ты сможешь снимать все, что захочешь. Это обещание людей, чьи слова чего-то стоят и к которым надо прислушаться.
Я себя чувствую очень постаревшим и ослабевшим. Мне будет в июле семьдесят семь лет. Это большой возраст, и я боюсь, что наша разлука будет роковой. Возвращайся поскорее, сынок. Как ты будешь жить без родного языка, без родной природы, без маленького Андрюши, без Сеньки? Так нельзя жить, думая только о себе — это пустое существование.
Я очень скучаю по тебе, я грущу и жду твоего возвращения. Я хочу, чтобы ты ответил на призыв твоего отца. Неужели твое сердце останется безразличным?
Как может быть притягательна чужая земля? Ты сам хорошо знаешь, как Россия прекрасна и достойна любви. Разве не она родила величайших писателей человечества?
Не забывай, что за границей, в эмиграции самые талантливые люди кончали безумием или петлей. Мне приходит на память, что я некогда перевел поэму гениального Махмуткули под названием “Вдали от родины”. Бойся стать “несчастным из несчастных” — “изгнанником”, как он себя называл.
Папа Ас, который тебя очень сильно любит».
От сына пришел ответ. «Не знаю, – говорит Марина Тарковская, – кому больше было адресовано письмо – папе, ЦК или КГБ. Думаю, скорее двум последним адресатам».
«16/IX 83 г.
Дорогой отец!
Мне очень грустно, что у тебя возникло чувство, будто бы я избрал роль “изгнанника” и чуть ли не собираюсь бросить свою Россию… Я не знаю, кому выгодно таким образом толковать тяжелую ситуацию, в которой я оказался “благодаря” многолетней травле начальством Госкино и, в частности, Ермашом, его председателем.
Может быть, ты не подсчитывал, но ведь я из двадцати с лишним лет работы в советском кино – около 17-ти был безнадежно безработным.
Госкино не хотело, чтобы я работал!
Меня травили все это время, и последней каплей был скандал в Канне, в связи с неблагородными действиями Бондарчука, который, будучи членом жюри фестиваля, по наущению начальства старался (правда, в результате тщетно) сделать все, чтобы я не получил премии я получил их целых три за фильм “Ностальгия”. Этот фильм я считаю в высшей степени патриотическим, и многие из тех мыслей, которые ты с горечью кидаешь мне с упреком, получили свое выражение в нем. Попроси у Ермаша разрешение посмотреть его, и все поймешь и согласишься со мной.
Желание же начальства втоптать мои чувства в грязь означает безусловное и страстное мечтание отделаться от меня, избавиться от меня и моего творчества, которое им не нужно совершенно.
Когда на выставку Маяковского, в связи с его двадцатилетней работой, почти никто из его коллег не захотел прийти, поэт воспринял это как жесточайший и несправедливейший удар, и многие литературоведы считают это событие одной из главных причин, по которым он застрелился.
