Здесь также собирались люди, но их было меньше.
Заметила женщину в желтой куртке. У нее было такое же выражение лица, как у нее самой: удивленное, растерянное тишиной и непонятным движением.
Услышала, как она говорила кому-то в трубку мобильного: «Я еще немного побуду. Ничего страшного. Да, да, поела, не волнуйся. Скоро вернусь…»
Улица, ведущая наверх, была спокойна. Но когда она ступила за баррикаду и начала подниматься по ней, сетуя на каблуки итальянских сапог, — каждый следующий шаг казался ей горячее предыдущего, а ухо улавливало в тишине неясный, непонятный и еле слышный рокот…
А потом началось то, что она снова назвала сном во сне: на углу Институтской и Лютеранской перед ней развернулось полотно Босха. И вовлекло ее в свое средневековое чрево.
…Горели грузовики, преграждавшие проход к Верховной Раде.
Люди разбирали мостовую.
Вдоль центральной аллеи Мариинского парка выстраивался «Беркут».
С криками «Убийцы!» к нему бросилась толпа митингующих. На нее, как мыши, начали выскакивать и пополнять «заградотряды» агрессивные молодые люди в спортивных костюмах.
Военные накрылись щитами, превратившись в железную черепаху, и пошли в наступление. Из-за их спин молодежь бросала бутылки с зажигательной смесью и шумовые гранаты. Митингующие отвечали тем же.
Женщины в норковых шубах (почему-то все они были хорошо одеты) ковыряли мостовую и бордюры, цепочкой передавали булыжники на «передний край».
Послышались выстрелы.
Толпа отпрянула, а затем снова покатилась вперед.
Возле нее упал мужчина лет пятидесяти, пуля попала ему в висок. Она бросилась к нему — он был мертв, толпа напирала, и она оттащила его к дереву…
Кто- то крикнул: «Возвращаемся! Надевайте каски! Бронежилеты! Миром не обойдется…» Но на переодевание не было времени. У Шелковичной шел настоящий бой…
Она заметила, что стреляли с крыш — там шевелились черные силуэты.
— Наверх! — скомандовал кто-то. — Надо их оттуда сбросить! Стреляют — боевыми!..
Сквозь толпу пробивались машины «скорой» и останавливались, подбирая убитых и раненых.
Человеческая волна начала откатываться вниз — она заметила женщин и пожилых людей, которые спешили укрыться в метро.
Остальные, прикрываясь деревянными щитами, продолжали двигаться вперед.
«Беркутовцы» и их добровольные помощники пытались перекрыть улицу с двух сторон. Наступали. Отступали, добивая лежачих резиновыми пулями и дубинками.
Она заметила, как из окна первого этажа на все это смотрит из-за кружевной гардины пожилая дама — бессмысленным детским взглядом.
Под стеной пробежала кошка с поджатыми ушами, она была покрыта белой пылью.
Под стенами покатом лежали люди, некоторые шевелилились.
— Уходим по Кловскому! Отступаем до Майдана!
— Кловский перекрыт!
Мышеловка захлопнулась.
И тогда она начала бессмысленно нажимать кодовые кнопки на дверях закрытого подъезда, собирая вокруг себя людей, которые так же, как она, искали выход.
К ее удивлению, дверь открылась (возможно, открыл кто-то из жителей)…
— Не говорите им код!!! — крикнула куда-то вверх, в пустые окна.
Крик был в никуда.
Возможно, в тех же жителей, кто проявил милосердие.
Дверь подъезда громко захлопнулись, и наступила тишина.
Было слышно только тяжелое дыхание десятка грудей.
— Вверх! — сказала она.
Десяток ребят помчались вверх…
…Кто был тот, кто отпустил ее, когда она стояла у стены?
Кто был тот, кого она схватила за руку, чтобы вывести из ада?
Увидев спину спасенного человека, который удалялся в сторону Бессарабки, она решила вернуться.
Не могла не вернуться.
Выровняла дыхание, отряхнула куртку, засунула грязную шапку в карман и медленно двинулась назад, в сторону Институтской…
Но оттуда уже катилась человеческая волна — вниз.
Люди бежали в надежде скрыться в метро. Но двери были закрыты.
Кто- то звонил в стекло, пытаясь разбить его. Сверху на испуганную толпу слетал «беркут».
Какой- то мужчина схватил ее за руку, потянул за собой, помогая бежать: «Чего прогуливаешься?! Беги, беги!», — и вспомнила, что сказал ей сотник: «Из-за тебя я двух своих ребят положу…»
И оттолкнула руку — сама!
Побежала к узкому проходу баррикады, где началась потасовка.
У закрытого входа в метро увидела женщину в желтой куртке, которая обещала кому-то в трубке — вернуться. Она лежала на куче битого кирпича и стекла, раскинув руки.
Она была мертва.
Мимо нее уже пролетали черные стаи, добивая дубинками тех, кого настигали…
Сквозь узкий проход основной баррикады, минут через десять после того, как она успела попасть в него, отряды «Беркута» прорвались на Майдан…
Окружили его.
Их было тысячи две.
Майдан был для них заколдованным местом, очерченный меловым кругом Хомы Брута…
Окруженные, загнанные на этот островок свободы, люди молчали в отчаянии.
Потрясенные.
Контуженные.
Раненые.
Застигнутые увиденным.
Ведь ни в каком сне не могли представить, что ТАКОЕ может произойти в центре столицы, а в итоге — Европы…
По свалкам, в которые превратились баррикады, бродили люди в форме, перебирали хлам, выброшенный из разрушенных палаток, обходили покойников — и рылись, рылись, рылись в горах вещей, отыскивая что-то полезное для себя.
Сверху их снимала камера в режиме он-лайн и все транслировала в эфир: то, как роются в вещах, пряча в карманы зажигалки, ручки, даже бумажные носовые платки…
…Когда- то в старших классах их повезли на металлургический завод показать, как «варят сталь». Она не испытала от этого, по словам учительницы «великого», зрелища никакого восторга.
Цех поглотил их в своем железном чреве, как насекомых.
Внутренности вздрагивали от лязга, грохота, от равномерных ударов в гигантский котел — будто кто-то пытался разозлить и выпустить наружу зверя.
И вот он вырвался. И тысячей вспышек запрыгал по лицу, обжигая его жаром. По желобу понесся бешеный поток расплавленного металла.
Скрежет, шум, взрывы. Страх попасть под огненный ток и вспыхнуть в нем, исчезнуть, раствориться в горячем потоке…
