– Хозяйка! Гляди, кажись к нам идут, – ключница Харита из сеней смотрела из-под руки в проем открытой при жаре двери. – Мирон и Пашка чего-то тащат. Ох, опять с ними греха не оберешься, вечно куда-то вляпаются!
– Да не каркай! – ответила Наталья Кузяева.
– Да тут каркай, не каркай – Харита была невозмутима, – вон полсела ребятишек за ними увязались, значит точно какая-то хрень.
– И не выражайся в доме, я тебя просила!
– Так я и не выражаюсь, для Вас стараюсь. Это ж разве я выражаюсь? – последнее слово Харита всегда оставляла за собой.
Тут подошли мужики, и стало не до препирательств. На шум выбежала Фимка, бросила, паршивка, что поручили и тут как тут. Наталья мигом поняла, что дело касаемо живого человека и тут же стала давать распоряжения:
– Ефимия, не стой столбом! Иди, постелю разбери в светелке. Где нашли?
– Вот, Наталья Гавриловна, в речке у Комариного спуска стояла.
– Что значит «стояла»? Почему сейчас без памяти? Кто рядом был? Вещи, повозка? Ну?
– Так, ничего ж, хозяйка, чес-с-слово! – Пашка мог поклясться. – Идем, а она как есть по пояс в воде.
– Так-таки и по пояс? – Наталья рассматривала девицу в обмороке и все еще ее не узнавала. – Чего ж тогда только подол замочила? Вы, что ль, дураки, напугали?
– Это, видать, дочка Андрея Григорьевича, – вступил Степаныч. – Меня признала!
– Боже мой! Лиза! Так вы что ж, и разговаривали? Что еще она сказала? Где отец ее? Давай неси в комнату! – Кузяева указала рукой, в какую.
– Так течет с меня, хозяйка, как же?
– Ничего, тут есть, кому подтереть. Неси!
Степаныч бережно уложил Лизу, вышел обратно в сени, где топтался Пашка, они переглянулись – миссия была выполнена, делать в хозяйском доме им было более нечего.
– Дык. Ничего не сказала. Бряк мне на руки, еле успел подхватить. Ну, мы это, – переминался с ноги на ногу Степаныч. – Пойдем, хозяйка?
Фимка подтерев в комнате, теперь вытирала мокрый след до порога. В открытую дверь просунулась голова ее ровесницы и зашептала:
– Фимка, че, правда, что мужики утопленницу выловили да к вам принесли? Это ж страсть какая в доме! Она синяя вся? Да? Ты сама-то видала?
– Ефимия! Прикрой-ка дверь, мухи налетят! – громко приказала ей Наталья. Фимка, только набравшая в грудь воздуха, чтобы в кои веки поделиться «интересным», вынуждена была подчиниться. – Мирон Степанович, Павел, прошу по чарке за такое ваше участие. Будьте гостями, прошу в горницу. Харита Авдеевна, уважь мужиков, а я тут пока. Да ставни прикрой! Жарко.
Наталья заперла за собой дверь комнаты, где разместили Лизу, и быстро осмотрела ее не раздевая, пока та не пришла в себя. Лиза стала что-то бормотать, переходя из полусна в полубред. Разобрать можно было только отдельные слова.
– Лиза, Лиза! – попыталась пробиться сквозь эту пелену Наталья Гавриловна. – Где твой папа? Ему плохо? Вас кто-то напугал? Что произошло? Где он, почему ты одна?
– Нет, нет, – еле слышно шептала Лиза. – Это не папина повозка. Это богомольцы… Шляпа! Шляпа моя уплыла.
Наталья стала аккуратно раздевать ее. Прежде всего, сняла ботиночки, потом расстегнула платье. Когда очередь дошла до нижних юбок, Лиза очнулась.
– Не надо! – схватилась она за подол. – Я сама.
– Хорошо, хорошо, Лиза. Ты меня узнаешь?
– Конечно, Наталья Гавриловна. Митя не вернулся? – Лиза оглядывалась, не понимая, где она находится.
– Нет, деточка. А ты как тут? Где папа? Ему плохо стало, ты за помощью пошла?
– Папе плохо? О, Господи! – только и сказала Лиза и снова провалилась в беспамятство.
В это время раздался настойчивый стук во входную дверь. Наталья слышала, как Харита вышла отворять и бросилась в сени сама. На пороге стоял ее отец, а в открытую дверь уже заглядывала любопытная мордочка Фимкиной подружки. Наталья молча переглянулась с отцом, потом с Харитой, та кивнула.
– Добро пожаловать в дом, папа – приветствовала Наталья отца и увела, ничего больше не говоря, в комнату.
Харита попыталась закрыть дверь, но с ней не церемонились и подставили ногу. За углом пыхтели еще минимум две соискательницы новостей.
– Ну! Чё у вас? – спросила первая девица.
– Чё у тебя? – невозмутимо, доставая из кармана семечки, стала лузгать их в ладонь Харита. – Козы где?
– В загоне, где им быть.
– А чего не пасешь?
– Второй раз, что ли?
– В такую жару, конечно. Иди, давай! И смотри, чтоб опять клеверу не нажрались.
– Харитушка, ну, скажи, что у вас? Что за девица топилась?
– Понятия не имею. Узнаешь – расскажешь. Иди к козам! Чего дожидаешься, пока солнце зайдет и роса выпадет?
– Наврал что ли Федька? – раздались разочарованные голоса за порогом. – Вот я ему! Пойдем, вихры надерем паскуднику!
– Так все ж видели, как Степаныч к вам девицу принес. Ты, Харита, не крути! – продолжала свою линию козья пастушка. – Говори что там, а то все одно узнаем.
– Тоже мне тайна великая! Тьфу! – и шелуха от семечек вроде как случайно упала на босую ступню в проеме двери. Нога дернулась, дверь захлопнулась.
***
Гаврила Стогов от порога рассматривал бледную Лизу, лежащую среди белых же простыней, и ближе не подходил, как бы давая всем своим видом понять, что отношения к происходящему иметь не желает.
– Всякую дурь опять на себя вешаешь! – недовольным шепотом пенял он дочери. – А никак преставится? Что – урядника в доме не хватает? Совсем ты без мужика, Наташка, распустилась!
– Папа! – Наталья махнула рукой на его пророчества. – Это ж дочка Андрея, у тебя совесть есть?
– Вот оно как, – чуть сменил тон старик и сделал шаг к постели. – Вот они ваши новомодные обучения! Обучили? Где он сам-то?
– Причем тут обучение, папа?!
– При том. Вожжами по жопе – вот лучшее воспитание! И, чтоб всегда на глазах!
– Папа! Ну, что ты говоришь! Много ты меня бил? – Наталья покачала головой на старческие бредни. – Было-то один раз, а разговоров!
– Значит, с одного раза на всю жизнь – и поняла, и запомнила! – стоял на своем дед. – Где, говорю, сам-то? Хоть знает, что с ней? А что с ней, как думаешь?
– Не знаю, папа, – вздохнула Наталья. – Пришла в себя ненадолго, так ничего не сказала толком. Но вроде не плачет.
– Думаешь, напугал кто? Или чего хуже? – посмотрел на дочь совсем серьезно Гаврила.
– Ох, не знаю! Вроде смотрела – все чисто. Ни синяков, ничего такого не видать. Губы только обветрены, так, если долго шла по жаре, облизывала, хотела пить, то… А там – кто знает?
