Баркер засовывает большие пальцы в карманы жилетки и самодовольно откидывается на спинку стула. Только сейчас он замечает, что не отстегнул прищепку на левой ноге, быстро снимает ее и снова возвращается к владельцам меча, представляющим собой девонскую ветвь некогда могущественного рода де ла Помрой. Все прослежено от начала до конца, от небольшой крестовины меча, добавленной в средневековые времена, до затупленного кончика лезвия. Баркер имеет все основания гордиться своей работой, поскольку исследовал все семейные предания и архивы и проследил историю клинка до самых последних дней.
— Разумеется, самое интересное в этом оружии заключается в давних преданиях о тех несчастьях и злоключениях, которые он якобы вызывает. Я вспоминаю случай, когда…
Ласселлес вздрагивает и решительно поднимает вверх руку, останавливая неиссякаемый поток слов.
— Уоллис, пожалуйста, не надо о неприятностях.
Баркер вопросительно наклоняет голову, подрагивая остроконечной бородкой. Ласселлесу этот жест напоминает бойцовскую позу петуха-забияки, ищущего соперника на сельском дворе. Подавляя ухмылку, он неохотно объясняет Баркеру, что любое напоминание о несчастьях или злом роке может вызвать на аукционе падение первоначальной стоимости.
Историк многозначительно кивает в знак согласия:
— Да-да, это вполне естественно. — После чего снова возвращается к безопасным аспектам своего исследования. — Думаю, когда он впервые попал к вам, вы были удивлены его превосходным качеством и хорошей сохранностью.
Ласселлес молча кивает и снова стучит по столу аукционным молотком, портя отполированную до блеска поверхность.
— Да, большинство средневековых мечей слишком долго лежали в земле и поэтому частично или полностью разрушены. А вы видели этот клинок. Он до сих пор находится в прекрасном состоянии, несмотря на легендарный возраст.
— Да, это так, но мы должны учитывать, что он пришел к нам из коллекции Барнуелла.
— Совершенно верно. Однако в данных обстоятельствах мы можем проигнорировать этот факт, предположив, что это подделка Викторианской эпохи. Сэр Грегори Барнуелл относится к тем викторианским чудакам, которые коллекционировали все на свете вне зависимости от истинной стоимости или качества тех или иных артефактов. Вот почему его огромная коллекция не представляет большой ценности. — Ласселлес видит, что Баркер не разделяет его снисходительное отношение к филантропам Викторианской эпохи, и продолжает доказывать свою правоту. — Но вскоре выяснилось, что этот меч разительно отличается от прочей ерунды. Значит, вы нашли какую-то новую информацию о нем?
Баркер облизывает пересохшие губы и еще раз обдумывает слова, рвущиеся с губ с того момента, как вошел в офис Ласселлеса.
— Да, но могу ли я прежде еще раз взглянуть на него?
Под ярким светом ламп, на фоне пурпурного бархата меч сверкает еще сильнее. Джон Ласселлес медленно приближается к нему, попутно натягивая белоснежную хлопчатобумажную перчатку. Рядом с ним пританцовывает от возбуждения историк Уоллис Баркер, готовый прикоснуться к клинку голыми руками.
— Нельзя! — строго предупредил Ласселлес.
От резкого окрика компаньона Баркер отпрыгивает, не скрывая раздражения и страстно желая немедленно рассказать ему семейную историю о том, как сэр Грегори стал обладателем этого чудесного оружия. Однако находит в себе силы держать язык за зубами.
В соответствии с законом этот меч должен принадлежать Тринити-колледжу, в собственности которого находилось поместье Валенс в Иклтоне. Клинок был спрятан в дымовой трубе и обнаружен относительно недавно. Именно поэтому он так хорошо сохранился. Однако спившийся поэт девятнадцатого века, известный под именем Альфред Стердж Блисс, стащил его из Тринити-колледжа еще до того, как меч успели оприходовать, и продал за бесценок коллекционеру Барнуеллу. Вскоре этого поэта нашли с размозженной головой при весьма странных обстоятельствах, но тогда сей печальный факт отнесли на счет его беспутной жизни, бесконечных пьянок и пагубной привязанности к наркотикам. Поэтому меч уплыл от своих владельцев, а все следы его исчезновения были утрачены. Для Барнуелла стало большой удачей, что современная полицейская служба ищет воров гораздо эффективнее своих далеких предшественников. Во всяком случае, столь длительное пребывание этого оружия в коллекции Барнуелла помогло ему хотя бы отчасти восстановить его добропорядочную репутацию.
Именно в этот период на сцене появляется Уоллис Баркер, успешно проследивший историю клинка вплоть до древнего рода де ла Помрой. Однако сейчас он пытается связать ее с древней легендой времен норманнского завоевания и даже отыскал смутные свидетельства об истинном творце этого меча, том самом древнем оружейнике, который сотворил это чудо. И вот сейчас, упиваясь зрелищем совершенного творения, покоящегося на пурпурном бархате, он начинает рассказывать Ласселлесу эту странную историю:
— Легенда гласит, что в давние времена два брата, разлученные сразу после рождения — все подробности этого дела сейчас, разумеется, восстановить невозможно, — во время битвы при Гастингсе оказались по разные стороны враждующих. Их отец был известным оружейником по имени Брэн. Одного из братьев звали Дадда, другого — Свейн. И они совершенно случайно столкнулись во время сражения. Но самое любопытное заключается в том, что у Дадды оказался меч отца, которым он убил своего родного брата, даже не подозревая, кто на самом деле является его противником, а потом упал на собственный меч и погиб. Или что-то в этом роде. Впрочем, все детали этой истории могли стать не более чем романтическим украшением. Однако главное заключается в том, что сделанный отцом меч унес жизни обоих его сыновей.
После этих слов он пристально смотрит на Ласселлеса, который, кажется, остался равнодушным к столь душераздирающей истории. Более того, еще сильнее принялся защищать этот меч. Баркер вновь напоминает Ласселлесу имя оружейника, намекая, что обладание этим оружием, произведенным в далекие времена Брэном, непременно привлечет внимание какого-нибудь богатого покупателя.
— Если бы мне не удалось установить настоящее имя оружейника…
Ласселлес не обращает внимания на увещевания Баркера и невольно касается рукояти меча. И вдруг вздрагивает, как от удара электричеством, и понимает, что его пальцы крепко сжимают рукоять, а рука поднимает меч вверх и описывает в воздухе круг в духе легендарных поединков средневековых рыцарей. В мгновение ока Ласселлес отсекает голову Уоллиса Баркера от его грузного тела. Из раны на шее историка бьет струя крови, обагряя белую стену аукционного зала. Обезглавленное тело эксперта медленно оседает на пол, в огромную лужу крови.
— …за него могли бы заплатить намного меньше, если бы… — голос Баркера, дрогнув, переходит в шепот, словно в церкви, — в этом был кровно заинтересован определенный человек.
Выпустив из руки меч, Ласселлес мгновенно обретает чувство реальности и улыбается самодовольному и слишком чопорному Уоллису Баркеру, голова которого, к сожалению, все еще прочно сидит на толстых плечах. Затем с удивлением переводит взгляд на сверкающее лезвие клинка, боясь прикоснуться к нему снова.
