Миранда соскользнула по склону ржавой насыпи:
– Спенсер, Джек отсек ту дрянь от головы Джорджа. Он…
– Да, он постучал в дверь, – подтвердил Джилл. – Тот гигантский мозг был дверью.
Она схватила его за руку:
– Так почему же мы здесь, а Джек – нет?
Джилл покачал головой и отвел взгляд.
– Он угодил в свой личный ад? – Ладонь Миранды взметнулась ко рту. – Без нас? Но как такое может быть?
К ним подошла Анжела:
– Когда нас в первый раз забрал Дом Дверей, то случилось то же самое, – сказала она. – Только тогда это было еще хуже. Как-то раз мы все отправились каждый своим путем.
– Но мы все снова соединились, – быстро вставил Джилл. – И такое может случиться опять. Так что еще просто-напросто не все кончено. Миранда, ты только помни одно: где бы там ни оказался Джек, он постарается вернуться к тебе. А мы постараемся сами добраться до него.
Миранда посмотрела на него и сжала челюсти на узнанный им лад. На манер той железной леди, какую он знал в начале их авантюры.
– Верно, – согласилась она. И скомандовала:
– Пошли, все вы. – И (изумительное дело!) принялась снова взбираться на насыпь.
– Что? – не понял юмора Джилл.
Она обернулась и посмотрела на него:
– Куда идут эти поезда?
– Поезда? – нахмурясь, повторил он. – Ты имеешь в виду, вроде того, что взорвался, когда мы находились в умирающем машинном городе?
Она кивнула:
– Куда они едут?
– В обе стороны, – ответил, пожав плечами, Джилл. – Некоторые выезжают в ржавую пустыню, а другие едут обратно в город.
– Ну, тут один подъезжает, – сообщила она ему, – и, по-моему, нам следует сесть на него. Мы должны сесть на него, потому что если здесь Джека нет, то мы должны отправиться туда, где он есть.
И тут Джилл впервые услышал очень слабый, но совершенно безошибочный чуждый лязг безумной машины, словно сошедшей с рисунков Хита Робинсона: «Бум-бам!.. Бум-бам!.. Бум-бам!» В любом ином месте он знал бы, что она близко, почувствовал бы ее сразу, ощутил бы ее присутствие, но в этом мире его машинный талант работал из рук вон плохо. Окруженный ненормальностью, в ненормальной машинной вселенной с гудящими в голове помехами, смахивающими на гул от гигантской динамо-машины, он старался сосредоточиться, чтобы не слышать его.
Но Миранда была права. Если поезд ехал сюда, неважно, с какого направления, то им следует проголосовать. И впрямь следует, так как в то время, как поезд был безвредным, тут водились-таки другие машины, которых Миранда, Фред и Кину Сун пока еще не видели, и они «жили» в этой красной ржавой пустыне.
Анжела схватила Джилла за руку:
– А что, если он едет в пустыню? Я имею в виду, в глубь нее?
– Там, в глубине, есть нечто, которое куда больше, чем пара гнезд ржавчервей, – ответил Джилл. – Там есть Дом Дверей – и нам известно, где именно.
– Но что, если программа изменена?
– Мы должны надеяться, что эта часть осталась неизменной.
– А если поезд едет обратно в город?
– То нам известно, где там двери, – кивнул Джилл. – А также знаем, каких надо избегать. Брось, пошли.
Кину Сун и Фред помогли Джорджу, который казался хрупким, как бумажная кукла. Миранда ни в какой помощи не нуждалась, она беспокоилась о ком-то другом, она снова поднялась на насыпь так, словно родилась здесь. А Барни, конечно же, опередил их всех.
– Вон в той стороне город, – показал Джилл, когда все стояли на насыпи. – А в другой стороне – гнезда ржавчервей и Дом Дверей.
– Ржавчервей? – немного встревожено переспросили хором Фред с Джорджем. Последний, вероятно, читал о них в докладе Джилла, но все еще пребывал в ошеломленной состоянии, непригодном для попыток что-либо толком припомнить.
– Просто молитесь, чтобы мы не наткнулись на какого-нибудь из них, – ответил Джилл.
Анжела показала вдоль серебряных нитей рельсов на громыхающий объект, становящийся с каждым мгновеньем все больше и больше.
– Этот поезд едет из города, – определил она. – И значит, мы отправимся к гнездам.
– Верно, – кивнул Джилл. – Тот же поезд, те же гнезда, та же чертова история. А это означает, что, ржавчервей мы, вероятно, тоже увидим.
– Тот же поезд? – озадаченно переспросила Миранда.
– Тот, что взорвался, – ответил Джилл. – Если я прав, то все должно сложиться схожим образом по всем пунктам.
– Все как прежде, все как прежде, – продемонстрировал Фред малую толику своего привычного чувства юмора, пусть и сомнительного.
Но Джордж, хотя и стоял теперь на ногах намного тверже, все же выглядел сбитым с толку.
– Тот, что взорвался? – нахмурился он.
– Все стало таким же, как было, – попытался объяснить Джилл. – За исключением того, что мы вошли в программу в иное время и в ином месте. На этот раз мы не побывали в городе, и поэтому никакого скорпиона не забили в нутро поезда, и потому поезд не взорвался.
– Поэтому, – продолжала Анжела, – с этого места в программе все должно произойти примерно так же, как в прошлый раз. Но… как же мы сядем на поезд?
– Поищите какие-нибудь куски мусора, утиля, чего угодно, лишь бы побольше, – распорядился Джилл. – Мы свалим все на рельсы. Этот малый по ходу дела расчищает путь, производит ремонт. А когда он остановится поработать с нашим препятствием, мы и заберемся на борт. Идет?
И все принялись за работу. Даже Джордж…
* * *
А в «Альт Дойчехаузе», в Берлине тысяча девятьсот семидесятого года, никогда не существовавшем нигде, кроме как в голове и в памяти Джека Тарнболла, начало, наконец, что-то происходить. И началось это с мерцавших на экранах бесстыдной процессии порнографических фильмов. Или правильнее сказать, на совсем особенном экране над стойкой, на том, который находился прямо перед развалившимся на стуле в угловой нише Тарнболлом.
Первое, что привлекло внимание Джека и приковало к себе его сонный взгляд, это непривычный цвет, тот факт, что фильм перестал быть черно-белым. И это, и его неожиданно высокое качество – в смысле, техническое качество собственно пленки в противоположность сомнительному содержанию – заставило спецагента сосредоточиться. На самом-то деле он дернулся, резко выпрямившись на стуле, чуть-чуть не вскочил на ноги, когда там, прямо у него перед глазами, начал разворачиваться в отличном цвете этот новый образчик порнографии больше натуральной величины.
Цвет, отчетливые подробности, кажущаяся близость актеров там, где те заполняли центр экрана и, наконец, сами актеры – притянули к себе взгляд спецагента, словно железные опилки к магниту. Их было всего двое, лишь двое актеров, или точнее, игроков, в хорошо освещенной комнате с рельефными, хотя неяркими и разноцветными занавесками и нейтральными коврами, где все выглядело идеально скоординированным – с расчетом приковать взгляд зрителя к круглой постели с черной простыней. И к игрокам, конечно же.
