— Его везти с остальными, министр? — спросил гвардеец.
— Нет, — пробормотал Ногаре. — Он отправится в Лувр. — Его голос подрагивал от радости. — Ему положена особая камера.
40
Лувр, Париж 31 октября 1307 года от Р.Х.
Уилл ходил не останавливаясь. Пять шагов вперед, пять назад. Его заключили в обычную, ничем не примечательную камеру: голые стены без окон, дверь с дыркой для подачи еды. Взгляд Ногаре у гостиницы обещал гораздо худшее. Он ждал мучений, пыток, а его за все четыре дня никто даже пальцем не тронул. Руки-ноги не связали, так что можно было делать что вздумается — ходить, сидеть, лежать, спать.
Но Уилл знал — страшное впереди, и с трудом сохранял спокойствие. Потому целыми днями ходил, сосредоточившись на простоте самого процесса, стараясь аккуратно ставить одну босую ногу впереди другой.
За дверью гулким эхом раздались шаги. Уилл остановился, прислушался. Шаги приближались. Шли трое, может быть, четверо, звеня кольчугами. Он прижался спиной к стене. Шаги стихли у его двери. Отодвинулся засов.
— Лицом к стене, — прозвучал хриплый бас.
Уилл помедлил и, не найдя причин не подчиниться такому простому приказу, повернулся. Дверь отворилась, в спину дунул холодный сквозняк. Ему завернули руки за спину, обвязали веревкой, затем рывком развернули и повели.
Шли молча и долго. Уиллу показалось, что его ведут через всю тюрьму. Смятение мыслей не давало сосредоточиться. То вдруг вспыхивал образ дочери, оглянувшейся в последний раз, когда Саймон ее уводил, и тут же следом появлялось лицо Уильяма Уоллеса, порубленного на эшафоте. Уилл стиснул зубы и снова, как в камере, принялся аккуратно ставить одну ногу впереди другой.
Наконец стражники остановились перед дверью.
В этой комнате было тепло, даже слишком, но от сидящих перед ним пятерых инквизиторов веяло мертвенным холодом. Двоих он знал, Ногаре и главного инквизитора Парижа, исповедника Филиппа Гийома Парижского, высокого худого аскета со страшными тусклыми глазами. Там находились еще трое в черных рясах доминиканцев. Внимание Уилла привлекло множество предметов и приспособлений, чье зловещее назначение не вызывало сомнений.
С балки на потолке свисали веревки. На полу видное место занимало знаменитое пыточное ложе-дыба с валиками на обоих концах, на которые наматывались веревки. У камина, рядом с миской с какой-то маслянистой жидкостью, располагалась закрепленная на стойках почерневшая доска. Стол с металлической воронкой и большим кувшином, еще стол, покрытый тканью, с различными орудиями пыток. Об их действенности свидетельствовали пятна на полу, некоторые свежие. В комнате остро пахло кровью, мочой, фекалиями и потом. Каждое пятно отзывалось эхом воплей корчившихся от боли несчастных. Уилла привели в комнату ужасов, где человека лишали достоинства, добирались до его самых болезненных мест и безжалостно впивались. Уилл вспомнил рассказы Эврара о пытках, каким подвергали катаров. Но с тех пор инквизиторы набрались опыта. Узаконивший пытки папа Иннокентий IV запретил им проливать кровь, и они были вынуждены выдумывать искусные способы, как вырвать признания у обвиненных в ереси. Инквизиторы жгли свои жертвы огнем, сдавливали, вывихивали и ломали конечности, и все без единой капли крови, чтобы не запятнать церковь.
Ногаре терпеливо дождался, пока Уилл осмотрит комнату, затем начал:
— Уильям Кемпбелл, ты предстал перед судом священной инквизиции по обвинению в ереси. Суду надлежит решить, справедливо или нет это обвинение. У тебя есть возможность признать свою вину. Если ты раскаешься, твои грехи будут прощены. Что скажешь?
Уилл оглядел инквизиторов и остановил взгляд на Ногаре.
— Никакой своей вины я не вижу. Я не тамплиер. Покинул орден много лет назад. Какие у вас свидетельства моей ереси?
Ногаре улыбнулся, довольный своей игрой.
— Такие свидетельства есть. Это признания старейшин ордена. — Он замолк, разглядывая Уилла. — Что такое «Анима Темпли»?
Уилл не ответил, продолжая смотреть Ногаре в глаза.
— Твое молчание меня удивляет, Кемпбелл. Инспектор Темпла Гуго де Пейро совсем недавно заявил суду в этой комнате, что ты был главой этой секты.
Уилл продолжал молчать.
— К тому же, — продолжил Ногаре, — многое из того, что сказал Пейро, подтверждается свидетельствами Эскена де Флойрана, а также признаниями других тамплиеров, включая великого магистра.
— Ложь!
— Нисколько. — Ногаре подошел к приспособлению на полу. — Вот здесь, на этой дыбе, Жак де Моле признался, что отвергал Христа и плевал на крест. Он сказал, что на собраниях капитула поклонялся трехглавому идолу и побуждал других рыцарей делать то же самое. Целовал братьев в губы и другие части тела.
Уилл заметил, как раздраженно дернулась челюсть Гийома Парижского. Один из доминиканцев перекрестился. Уилл понимал, что, отрицая сказанное, положения не изменишь. От Ногаре пощады не жди. Но может, попытаться воззвать к милосердию Гийома Парижского и избавить невинных от тяжких испытаний? И вдруг потом вмешается папа? Он направил взгляд на высокого доминиканца.
— Да, братство «Анима Темпли» действительно существовало, и я когда-то являлся его главой. Но ереси в нем не было никакой, а лишь одна приверженность к миру. К сожалению, после того как я покинул орден, малая горстка людей исказила первоначальные цели «Анима Темпли». Но и их нельзя назвать еретиками: они просто впали в заблуждение. Их можно обвинить в алчности и высокомерии, но не в преступлениях против веры. И пусть их судит тот, кто имеет над ними власть. Его святейшество папа. Как я сказал, этих людей было мало. Поэтому избавьте от мучений остальных братьев. Они ничего не знают ни о какой ереси, в том числе и великий магистр.
— Тебе ведомы имена этих немногих людей? — сурово спросил Гийом Парижский.
Уилл задумался над ответом, но вмешался Ногаре.
— Не позволяйте ему дурачить себя. Он пытается нас отвлечь. Ты слышал, что я сказал? Жак де Моле вчера во всем признался.
Уилл сузил глаза.
— Если тебя привязать к дыбе, ты тоже признаешься в чем угодно.
На щеках Ногаре вспыхнули красные пятна, но он сдержался.
— Меня радует столь быстрое получение твоего признания, Кемпбелл. Надеюсь, и на другие вопросы ты ответишь так же охотно. Это очень важно для короля. — Он махнул гвардейцам. — Разденьте его.
Гвардейцы быстро сорвали с него рубаху и штаны и подвели к столу на козлах с металлической воронкой и кувшином.
— Где казна, Кемпбелл?
— Понятия не имею. Спросите у рыцарей.
— Я спрашивал. Они говорят, ты участвовал в ее похищении. — Голос министра подрагивал от злобы. — В ту ночь, когда твоя шлюха дочь стащила со стола короля свиток с приказом. Этой суке мало перерезать горло!
Уилл дернулся, начал яростно сопротивляться, но гвардейцы, умело заломив руки, пригвоздили его к столу. Один инквизитор взял кувшин, другой воронку.
