Жгли поэтов, вешали трубадуров, сажали на кол сатириков. Кровь, крик и ужас. Обычный день в Аду. Двор был мрачным и опасным местом, отражающим настроение своей правительницы. Императрица Лайонстон XIV, почитаемая и обожаемая, сидела на Железном Престоле с таким видом, будто вот-вот спрыгнет и разорвет на части какого-то несчастливого врага. Она была одета в сверкающие белые боевые доспехи, и это, в сочетании с белым лицом и длинными светлыми волосами, делало ее похожей на мстительное семейное привидение. Обычно она, появляясь при дворе, свою светлую гриву закалывала наверх, но сейчас она висела нечесаными патлами, сквозь которые опасно блестели ледяные голубые глаза. На голове императрицы была зубчатая корона, вырезанная из огромного бриллианта, – символ мощи и власти Империи.
Девы императрицы у подножия трона настороженно припали к земле, как сторожевые собаки, каковыми они и были. Голые и бесстыдные, как животные, подвергшиеся промывке мозгов и специальной хирургической обработке, верные императрице до самой смерти, они своими кибернетическими сенсорами обшаривали двор, выискивая малейшую угрозу своей любимой госпоже. Они готовы были убить и умереть, защищая ее, и об их жестокости ходили легенды. Зубы у них были заострены, пальцы кончались имплантированными стальными когтями. В их обнаженных телах таились еще более злобные сюрпризы – лучшее, что можно купить за деньги. Когда-то они были обыкновенными людьми со своим разумом и своей жизнью, но это было, пока Лайонстон их не выбрала, чтобы вырвать из прежней жизни и сделать частью самой себя. Это могли быть простолюдинки и аристократки – все были равно ничтожны перед волей Лайонстон. Никто не возражал, никто не смел. Кроме того, это великая честь – быть девой императрицы.
Перед Троном плавали полтора десятка экранов, ведущих передачу со всех концов Империи. Кадры постоянно сменялись, показывая разрастающееся Восстание. Дикторы с потом на лбу читали новости почти извиняющимся тоном. Мелькали диаграммы, показывающие развитие Восстания и потери имперских сил. Трясущиеся камеры передавали сцены кровавого хаоса и рев битвы. Все такие сцены были примерно одинаковы. Комментаторы, все чаще путаясь и сбиваясь, пытались объяснять, что все это значит. На некоторых мирах повстанцы захватили контроль над связью, и закопченные лица триумфаторов призывали угнетенных восстать и сбросить Железную Суку. Экраны включались и выключались – это союзные Подполью киберкрысы блокировали каналы связи, но тут же приходили сигналы еще откуда-нибудь. Вся Империя кричала во все горло, каждый хотел быть услышанным. Императрица смотрела на все это взглядом холодным, как сама смерть. Для тех, кто думал, будто ее знает, такое спокойствие было страшнее, чем крики и бешеные ругательства, которые она рассыпала раньше. Это значило, что она думает. Планирует. Рассчитывает свою месть и страшные формы, в которые она выльется.
Перед Железным Престолом на расстоянии, которое им хотелось бы считать безопасным, стояли два человека, кроме охраны и ее жертв, все еще допущенных к императорскому двору. Это были генерал Шу Беккет и великий лорд Драм. Придворные не присутствовали. Ни лордов со своими леди, ни представителей Семей, ни членов Парламента, никого от единой истинной Церкви, никаких знаменитостей, типажей, искателей счастья. Лайонстон им больше не верила. Никому из них. И потому Беккет и Драм стояли здесь вдвоем, изо всех сил не замечая друг друга. Они оба были военными, но общим у них была только преданность Трону.
Высокий и представительный Драм был одет в свои обычные агатово-черные одежды поверх черных боевых доспехов и был похож на ворона, прилетевшего с поля брани. Он находился в присутствии императрицы, не сняв ни меча, ни лучевого пистолета, что мало кому разрешалось. А Беккет, напротив, выглядел, как всегда, неряхой. Тщательно пригнанные боевые доспехи не могли скрыть его чудовищной толщины, одежда была решительно мешковатой, и передвигался он с невозмутимым спокойствием, но без особой почтительности. Он курил сигару с невыносимым запахом и совершенно не беспокоился, куда отнесет дым.
Вокруг был Ад, под который Лайонстон декорировала свой двор. Свет был кроваво-красным, и в воздухе стояла густая серная вонь. В полу были открыты огромные отдушины, из которых вырывалось время от времени пламя, увеличивая и без того невыносимый жар. И еще снизу доносился еле различимый вопль проклятых и страдающих. Далее, насколько хватал взгляд, тянулись высокие каменные колонны, исписанные резными искаженными лицами, вопящими в безмолвной муке, перекошенными невообразимой болью.
И повсюду вокруг лежали мертвые и умирающие. Несчастные, которым не повезло привлечь к себе внимание Лайонстон в неподходящий момент. Повешенные болтались на цепях и веревках, посаженные на кол уже почти не дергались на окровавленных кольях, и только дым поднимался от обугленных фигур, сожженных в железных клетках. Были и другие, кому было отказано в легкой смерти. Балерина со сломанными ногами, поэт с выдавленными глазами, пойманный вожак бунтовщиков с тянущимися из распоротого живота лентами кишок. И много еще других. Ползающих на четвереньках, сдерживающих крики, чтобы им не сделали еще больнее, умоляющих о капле воды. Беккет надеялся, что это в основном голограммы, компьютерные образы, созданные Лайонстон для общей гармонии стиля, но не мог заставить себя в это поверить. Особенно когда они сломанными руками касались его сапог и просили замолвить за них словечко. Он не смотрел вниз. Спасти их он не мог. Он не был уверен даже, что может спасти себя. Чтобы отвлечься, Беккет стал рассматривать вооруженную охрану за троном. Лайонстон одела охранников чертями с витыми рогами на шлемах и пылающими крыльями за спиной черных доспехов. Она считала, что нужно совершенство во всех деталях.
Наконец императрица отвлеклась от экранов и обратила взгляд на Драма и Беккета. Они оба чуть выпрямились. Когда императрица заговорила, ее голос был таким же ледяным, как и взгляд.
– Генерал Беккет, мы вызвали вас, чтобы назначить командующим всеми силами обороны этой планеты. Мы передаем Голгофу в ваши руки. Защищайте ее и сохраните от всех бед.
Беккет уставился на нее, не понимая.
– Но... Ваше Величество, я думал, вы вызвали меня принять командование вашим флотом! Я единственный, кто по опыту и по званию может взять на себя восстановление боеспособности флота! Меня слушают! Кто лучше меня подходит для этой должности?
– Мы полагаем, вы не станете спорить с нами, генерал, – произнесла императрица опасно спокойным голосом. – Вы получили приказ; выполняйте его.
Беккет подавил гнев, удержался, чтобы не сказать такого, о чем он после пожалел бы, повернулся на каблуках и покинул двор. Он всю свою жизнь был предан Железному Престолу и не мог сейчас это изменить. Каким бы сильным искушение ни было. Лайонстон смотрела ему вслед, пока он не ушел, и обернулась к Драму:
– Ты, милый Драм, будешь командовать моим флотом. Беккет, при всей его преданности, слишком мягкосердечен.
Он может заколебаться, выполняя то, что должно быть выполнено. Я восхищена твоей твердостью и тщательностью на Виримонде, и мне нужен командующий, которому я могу довериться. И потому командующим будешь ты, Драм. Мой командующий. Не подведи меня. Не смей меня подвести. Ты будешь отдавать приказы отсюда, стоя рядом со мной. Здесь ты будешь в безопасности, и здесь я смогу с тобой консультироваться, если будет нужно.
