сама», ― и меня обхватили упругие черные кудри.
На мгновение показалось, что я утону в них, задохнусь, одновременно возникло ощущение, что кто-то роется в мозгах, перетряхивает каждую извилину, но ― еще миг, и все закончилось. Локоны отступили, дама смотрела на меня очень внимательно.
«Вижу, не по своей воле ты совершил то, что совершил. Что ж, передай моей дочери, пусть не печалится. Я уже готовлю для нее лазанью. Запомнишь?»
«Что ж тут не запомнить… Не понять ничего ― это да, а запомнить ― раз плюнуть».
«Ступай. Тебе еще ключ искать. И коли судьба твоя ― найдешь».
Я попятился к двери, но наткнулся на укоризненный взгляд Ушастой.
«Ах, вот еще что ― там одно ведро просило узнать, почему оно в океане болтается, как непонятно что? Хотя оно должно быть где-то в другом месте, а где ― и само не знает. Но уверено, что не там, где сейчас…»
Я чувствовал себя полным тупицей, раз за разом повторяя какую-то околесицу.
Вихрь тихо рассмеялась.
«Передай этому ведру, что не надо было глотать нужные файлы. Двадцать штук съел, зараза. А его задача ― поглощать лишь то, что нам уже не нужно. Вернет файлы ― получит свободу»
Ну, это хотя бы понятно!
Совсем скоро мы передали послание Вихря ведру, и оно немедленно исторгло из себя файлы, сокрушаясь о том, что умудрилось о них забыть. После чего радостно булькнуло и плюхнулось в воду. Вскоре, правда, вынырнуло, подплыло к нам с Фенекой, парящим над водой.
– Благодарствую, милые други! ― Свободное от кары ведро перестало тянуть гласные, напротив, тарахтело, как пулемет. ― Теперь можно и подраться с кем-нибудь! А то что-то я совсем уже заржавело. А если я могу что-то для вас сделать…
– Вообще-то, можешь, ― встрепенулся я. ― Не попадался ли тебе тут случайно ключ один…
И я рассказал про ключ Квин-Девы.
– Один момент, ― подпрыгнуло ведро. ― Только парочке битых файлов наваляю!
– У нас время поджимает! ― возмутился я.
– Ладно, ладно, уже бегу за ключом, ― и ведро исчезло в золотых волнах.
А мы с Фенекой опустились на небольшой остров ― настоящий, золотой, как и все здесь. Сюда же стянулись золотоклешневые существа, жившие раньше на ведре. Спустя время на берег выскочило и само ведро ― весьма радостное, правда, слегка с помятым боком.
– Нашел ключ? ― бросился к нему я.
– Пока нет, ― затарахтело ведро, выплясывая совершенно дикий танец, ― но зато ка-а-ак я подрался с двумя заносчивыми директориями…
– Ключ!!!
– Иду, иду уже, не кричи.
Ведро исчезло.
Когда оно вновь вернулось, уже не плясало и не тарахтело, а с трудом переваливалось по берегу. Доковыляв до нас, упало на бок, вывалив из себя шкатулку.
– Вот. Держите, ― пропыхтело оно. ― Теперь мы в расчете. Но если еще вдруг пригожусь ― только кликните. Ну все, побежал, у меня еще файлы не битые!
И исчезло в волнах. А мы взмыли в небо. И скоро вернулись из золотой Эфемерии в человеческий мир, где я передал Квин-Деве и ключ, и послание матери про лазанью.
Она едва заметно улыбнулась и кивнула.
Ну, думаю, теперь-то от меня точно отстанут. Ага, не тут-то было!
На следующий день ― и отоспаться толком не успел ― меня снова к Царю волокут.
– Если опять в Эфемерию тащиться и там не пойми чего разыскивать… ― начал я угрожающе.
– Нет, нет, нет! Не волнуйся, Эван, ― Царь-во-плоти обнял меня за плечи, подвел к дивану. ― Тут другое. Хочу, чтобы ты проверил для меня, насколько безопасно одно мероприятие. Вот, глянь-ка.
Он включил все тот же экран на всю стену, где вновь появилась Квин-Дева с неизменной зеленой накидкой. Только волосы уже совсем растрепались, на материнские стали похожи.
– Ключ я тебе добыл, ― расхаживал перед ней раскрасневшийся от долгих уговоров Царь. ― Подарками дорогими осыпал. Скажи, что тебе надо, ― все к твоим ногам брошу. Но ты даже смотреть в мою сторону не хочешь!
Квин-Дева вдруг резко вскочила.
– А как я могу с тобой дела иметь, когда я ― эфемер! Новейшее создание с тонкой и чуткой душой, а ты ― закостенелое существо, чуждое истинным чувствам.
Царь в кресло упал, как подкошенный, и заморгал недоуменно.
– Это как это я… Это что же ты… По-твоему, у меня души нет? Я, по-твоему, чувствовать не умею?
– Так, как я ― не умеешь, ― скрестила на груди руки девица. ― А стало быть, мы друг другу не пара и парой быть не можем.
– Да с чего ты вообще взяла? Как ты можешь судить, ты даже меня не знаешь толком!
– О, поверь, ― расплылась в улыбке Дева, ― я тебя знаю!
– Я… Я покажу тебе, какая у меня душа! Я…
– Что ж, с радостью посмотрю. Пройдешь через лазанью ― в тот же миг твоей стану. И все, что ни попросишь, сделаю!
– Лазанью? Ты лазанью хочешь? Так я мигом, сразу бы сказала…
– О, нет, постой. Я не о вашем блюде. Есть у нас в Эфемерии своя лазанья…
Картинка замерла.
– В общем, ― сказал Царь, ― это у них вроде квеста такого. Если вдруг к какому-то эфемеру доверие исчезает, они его ― в лазанью. Девка говорит, почти все проходят, но все-таки я не эфемер. Кто его знает, как этот квест на людей подействует.
– Понятно, ― нахмурился я. ― Я, значит, подопытная мышь, по-вашему?
– Да брось. После всего, что ты прошел, что тебе какой-то квестик, а? Пробежишь его быстренько, расскажешь мне секреты, подводные камни там всякие, и будешь свободен. Совсем свободен, клянусь! Никаких обвинений никто тебе не выдвинет. Хочешь, оставайся со мной, хочешь, свое дело открывай ― никто тебе и слова не скажет. Ну как? Договорились?
Я обещал подумать до завтра. А сам ― конечно же к Фенеке помчался.
Ушастая меня внимательно выслушала и задумалась. Погрустнела даже.
– Есть в Эфемерии такое место, ― сказала она наконец, ― для испытания тех, в чьей эфемерности сомневаются… Они там все очень тонко друг друга чувствуют, и если у кого-то вдруг мысли недобрые появляются или на сердце тяжесть возникает, его туда отправляют. Это место «лазаньей» называют ― по примеру вашего блюда, где макаронину опускают в кипяток, в холодную воду, и соус из молока. В нашей «лазанье» тебе предстоит пройти молоко сомнения, кипяток обвинения и холодную веру в себя.
– Звучит совсем не страшно.
– Эх, Эван-Эван. Это и есть настоящий геморрой. Но выбора у нас, похоже, нет. Не оставит тебя
