ола и, наконец, клуа, который был и инструментом, облегчающим сверление камня, дерева и кости, и оружием, бьющим на расстоянии дичь. Убедясь в исключительных возможностях клуа, они принялись совершенствовать его, пока не изготовили такие упругие луки, из которых можно было убивать даже крупных животных. С этой поры и самые опытные воины, еще недавно с недоверием относившиеся к новому оружию, обзавелись луками.
Теперь около селений Рослых Людей постоянно паслись телята. Охотясь на крупных животных, воины щадили малышей и приводили их в деревню. Телята легко привыкали к людям, и люди, в свою очередь, привязывались к животным. Но это была дружба без взаимных обязанностей. Зверята росли в деревне, как им нравилось. Их здесь не обижали, но и не удерживали: хотят в лес — пусть уходят. Случалось, что одни и те же звери жили с людьми по нескольку лет, становились собственностью племени. Молоком таких коров женщины поили детей. Однако специально заниматься скотоводством Рослые Люди не желали: это занятие представлялось им недостойным воинов.
Быт племени был устойчив и полон внутреннего напряжения. Достигнутым Рослые Люди не удовлетворялись. Наконечники их копий, лезвия и рукояти ножей становились все изящнее, стрелы, пущенные из луков, летели все дальше и точнее. Гармония мысли и мускулов одухотворяла их быт, делала красноречивее танцы у костров.
Но сменялись дни, и устойчивый быт племени переставал удовлетворять Гала. Вечный скиталец, он утрачивал покой, и Риа снова тревожно наблюдала за ним. Неужели он задумал покинуть Синее озеро? Ведь не молод уж, пора бы ему наконец пожить без забот в окружении сородичей. Ей не хотелось бы снова сменить покой приозерной деревни на тяготы и тревоги походной жизни, но и она сама уже не могла отделаться от мысли, что безмятежно-счастливые дни у Синего озера были для нее лишь промежуточной остановкой в пути по земле. Риа тоже была вечной странницей, и порой среди счастливых мгновений радостного покоя она думала о том, что ее жизнь становится однообразной…
* * *
Умер великий воин и старейшина Грано. По обычаю племени тело предали земле. Потом у большого траурного костра старейшины рассказали соплеменникам о подвигах Грано, его уме, силе и доброте. Они говорили, что Грано жил достойно воина и так же достойно умер: когда пришел его последний час, он тихо и незаметно отправился в черные туманы. Так поступали птицы и звери, травы и деревья. Мамонт, почуяв смерть, уходит, не привлекая к себе внимание стада. Тихо и незаметно отправляются в долину Туманов тигр и лев, незаметно желтеют травы и листья — так было, так есть, так будет. А жизнь остается неизменной: прольются дожди, степи и леса помолодеют, новые мамонты пойдут своей тропой, новые львы и тигры выйдут на охоту, новые косяки рыб поплывут в прозрачных водах Синего озера, новые стаи птиц полетят по воздушным рекам.
Рослые Люди исполнили у костра прощальный танец, но они недолго предавались скорби. О чем скорбеть? Грано присоединился к предкам, которые неизменно покровительствовали Рослым Людям. Жизнь и смерть неразделимы — человек умирает, дав жизнь новым поколениям. Осенний лист падает на землю, а дерево стоит. Грано умер, а племя Рослых Людей осталось, сильное, многочисленное, единое; Грано больше не было в живых, а его дух продолжал жить в его соплеменниках; Грано ушел в черные туманы, но жил его могучий род — четверо сыновей, три дочери, около тридцати внуков и сорока правнуков. О чем печалиться! Грано сам не любил предаваться скорби…
Отдавая последние почести старейшине Грано, мужчины исполнили танец Силы, а женщины — танец Зачатия. Пусть дух Грано знает: Рослые Люди уверенно смотрят в завтрашний день!
После похорон Грано племя зажило своей обычной жизнью. Днем на озеро и в леса отправлялись группы мужчин и женщин, вечерами все сходились у костров, ночи проводили под крышами хижин. В размеренном быте людей заключался великий смысл: человек разумно утверждал себя на земле.
* * *
Гал, Риа, Ндан и Нор вышли на тропу к озеру — как всегда, Рослые Люди высыпали на берег, встречая рыбаков. Озеро не скупилось на дары: улов был обилен. Женщины и подростки принялись разбирать рыбу. Все знали, кому что надлежало делать, какую вялить, какую коптить или печь. Отсортированную рыбу раскладывали по корзинам и уносили к хижинам. При этом никто не повышал голоса, не требовал себе каких-либо преимуществ перед другими, не оспаривал право женщин распоряжаться уловом.
Гал повернул вдоль по берегу: захотелось побыть одному. Нор остался с Риа, а Ндан не отставал от него. Гал хотел было отослать его домой, но промолчал. Пусть идет. Мальчик нуждался в поддержке. Если для детей Риа у Синего озера кончились все тревоги и неприятности, то этого нельзя было сказать о Ндане. Мальчик рос замкнутым и молчаливым — эти черты он унаследовал от Ае. При всем своем великодушии Рослые Люди так и не смогли забыть о том, что она — выходец из племени рабэ. Маленькая женщина глубоко страдала, слыша порой обидные замечания о себе, но безропотно воспринимала их. Зато Ндан никому не прощал своих детских обид. Но чем активнее он вступался за мать, тем упорнее мальчишки дразнили его обидным словом «рабэ». Взрослые предоставляли самим детям право улаживать свои спорные дела — Гал тоже не вмешивался во взаимоотношения детей, но он искал случай оградить сына от неосознанной жестокости сверстников. Теперь как раз был подходящий момент для этого.
— Ты не хочешь купаться с товарищами?
— Не хочу. Когда я вырасту, я уйду из племени, как ушел от ланнов ты, — не по-детски решительно заявил Ндан.
Гал с нежностью взглянул на сына: Ндан был симпатичный крепыш с густыми каштановыми волосами и лицом, напоминавшим Ае.
— Я покинул ланнов, когда они были несправедливы ко мне, но через много лет я нашел обратную тропу к ним и подружился с ними, — пояснил Гал. — Конечно, став воином, ты будешь волен поступить, как захочешь, но тебе незачем уходить от Рослых Людей. Никто не посмеет быть несправедливым к тебе. Ты — мой сын, ты — брат Уора и Эри, на твоей стороне и сородичи, и законы племени.
— Меня называют «рабэ». Почему «рабэ» — плохо?
— Твоя мать была из племени рабэ, но твой отец — я. Значит, ты — не рабэ! Когда мне было столько лет, сколько тебе, сверстники тоже смеялись надо мной, но я вызывал их на битву. Разве ты страшишься тех, кто говорит тебе обидные слова?
— Нет, не страшусь! А почему они
