Лицо у Ланкау стало непроницаемым, мрачным и задумчивым.
— Допустим, кому-то известно, что сегодня вечером ты здесь. Да ты наверняка врешь, как и про все остальное. Ну а если нет? Что тогда? Мне тебе шею сломать или утопить в бассейне на заднем дворе? И как быть с этим тощим привидением? Отправить ее к Петре, на пресс для винограда? А портье в отеле знает, что она здесь? Сомневаюсь!
Брайан попытался расшевелить левую руку. Пока он ее не чувствовал. Когда он возьмется за пистолет, у него будет только один шанс. И его нельзя упустить.
— Где Петра? — спросила вдруг Лорин.
Казалось, она взяла себя в руки и впервые посмотрела Ланкау в глаза.
— Подумать только, дамочка! Я и не думал, что ты спросишь. Даже удивительно, вы ведь так дружили. С самого детства, разве нет?
— До сегодняшнего дня я ее ни разу не видела. Где она?
— Знаешь что? Я искренне считаю, что заботу нужно поощрять. Вы, если можно так выразиться, воссоединитесь. В чуть переносном смысле, правда, но все лучше, чем ничего.
— Да о чем ты, черт возьми, болтаешь?
Закашлявшись, Брайан затрясся всем телом. И пошевелил пальцами, как смог.
— В подсобке есть рубильник. Я его выключил. Возможно, ты заметил: снаружи свет не горит, хотя горел, когда ты отсюда уходил.
Брайан посмотрел ему в глаза:
— И что?
— И этот рубильник главный для сарая, гаража и виноградного пресса, который стоит во флигеле.
— Виноградный пресс? Ты о чем?
— Вы же наверняка понимаете, что это такое. В них грозди винограда кидают. Виноградинки кружатся, кружатся, пока их не расплющит. Надо сказать, весьма полезное устройство.
— Козел! — крикнула Лорин.
Она подалась вперед, как будто хотела броситься на Ланкау. Ее глаза сверкали от ярости.
— Ты же не хочешь сказать, что Петра…
А затем она обмякла и начала всхлипывать.
— Нет, не хочу. Но если включить вон тот рубильник — тогда другое дело. — Его лицо помрачнело. — Но это подождет. Я с ней еще не закончил. Хотя, само собой, ничего не изменится.
— Лорин, успокойся! — Брайан откинул голову к ее ноге и попытался погладить, водя головой из стороны в сторону. — Так далеко дело не зайдет. Ты с ней сюда приехала?
— Да.
— Так она не в сговоре с остальными?
— Нет!
Брайан поднял взгляд на Ланкау. К безымянному пальцу на правой руке почти незаметно возвращалась чувствительность. Значит, в скором времени он сможет попытаться. А время ему еще предстоит выиграть.
— Что вам сестра Петра сделала?
— Я смогу ответить на этот вопрос, только когда тебя здесь не будет, герр фон дер Лейен. Ты этого никогда не узнаешь. Bad timing![29] — Он загоготал. — Разве не так говорят там, откуда вы приехали? Но что бы она ни сделала, исход будет один. Я ведь уже сказал. — Он обернулся. — Видишь ли, в Шварцахе один мой друг держит отличный собачий питомник. Там у меня три славных добермана. Увы, охотничьи собаки из них никудышные, а вот сторожа, если требуется, прекрасные. Даже жаль, что в эти выходные их здесь нет. Тогда мы бы со всеми делами мигом покончили.
Лорин опустила глаза. Под ней замер Брайан. Она старалась спокойно дышать. Кричать сейчас не время.
— У таких собак хороший аппетит! — продолжал Ланкау и вновь показал пожелтевшие зубы. — Кого-то вроде Петры — не говоря уже о тощей тени вроде тебя — они за пару дней сожрут. А если за один раз не справятся, то уж морозилок в этом доме хватит.
Глава 60
Когда Герхарт уже собирался уходить из дома Крёнера, в дверь позвонили. До его ушей долетел адски громкий звонок. Сдержаться и не заплакать оказалось тяжело. Снаружи стало тихо. Кто-то ждал, что ему откроют.
И тут разверзлись небеса.
В те несколько секунд, когда он прижался к двери и слушал знакомый голос Петры, он существовал. Труп, лежавший в ванной в нескольких шагах от него, вновь обрел душу и ожил. Кошмары растворились. То ужасное намерение, которое он питал каждой клеточкой тела, — отомстить и противиться недоверию и дурному обращению — при звуках этого голоса испарилось.
Блаженство длилось недолго. Он вдруг осознал, что его могло подстерегать предательство. Следующая фраза кольнула его, словно шило. Петра говорила на языке, разбудившем в нем боль и страх. С каждым словом и с каждым звуком он как будто становился по-настоящему чувствительным и уязвимым. Ожил дух зла. Опустив голову, Герхарт закрыл уши. У второй женщины голос был резче и еще тревожнее. Она говорила на этом языке пронзительно и прямо. Герхарт закрыл руками уши и считал секунды, пока их голоса не стихли вдали.
Образ маленькой женщины, занимавшей в его сердце огромное место, стал мерцать и искажаться. Вдруг стало сложно вспомнить неизменную улыбку. Все сильнее кружилась голова — он соскользнул вниз по стене. В конце концов он сел на корточки в углу прихожей, прислонившись головой к дубовой двери.
Больше всего Герхарту хотелось домой. Там его покормят и он сможет поспать. Его домом была больница.
Там он в безопасности.
Помотав головой, он заплакал. То, что он только что услышал, никак не уходило. Разве можно кому-то верить? Кто хочет ему зла?
Еще остался широколицый мерзавец, который много лет дурно с ним обращался. Крёнер уже не сможет спасти его от ударов того сильного человека. Ланкау этим воспользуется. Герхарт часто такое наблюдал. В выжидающем взгляде читались дурные намерения. Этот негодяй терроризировал всех окружающих. Всех, за исключением Крёнера и Штиха, а их уже нет.
Абсолютно заслуженно.
Герхарт собирался пересчитать дощечки в стеновой панели и замер. Он ни о чем не жалел.
Выпрямившись, он стал поочередно напрягать все группы мышц. Надо подготовиться. К Ланкау и тому, второму. О Петре и незнакомой женщине он сейчас думать не хотел. Потом.
Сначала Ланкау, а потом Арно фон дер Лейен. Один приведет его к другому. Так просто. Пока они живы, он больше не сможет обрести покой. А ничего иного он не желал. Чтобы все как раньше. Но каким образом? Из больницы его смогут забрать и делать с ним что угодно. Могли причинить боль и заставят вернуться в прошлое. И им это удастся.
Нельзя этого допустить.
В прошлом осталось только плохое.
Герхарт выпрямился и опустил плечи. В нарядной гостиной пробили судовые часы Крёнера. Пора идти.
Ланкау у себя, в загородном доме. Последние слова Крёнера. Маленькая ферма неподалеку от города. Посреди виноградников.
Герхарт не помнил, чтобы он когда-нибудь столько шел. Хоть он не устал, пустота была тягостным бременем. На протяжении множества лет — сколько он себя помнил — рядом всегда была чья-то рука, на которую можно опереться.
