узким интеллигентным лицом и лёгким, словно бы невесомым телом: добавь ему ещё чуть-чуть порывистости в движениях — улетит.
Этот сразу заметил едва приподнятую бровь командующего.
«Мерялись у кого больше?» — усмешка скользнула по тонким губам блондина.
«Много чести», — так же беззвучно нахмурился Колин, скользнул по министерскому коридору и исчез за поворотом так быстро, что секретарь заозирался в недоумении.
Секретарю повезло. У него было примерно полторы извилины на всё про всё, и произошедшее отметилось в них лишь лёгкой головной болью.
Едва заметная скука на точёном лице спутника лендслера свидетельствовала о том, что новый заместитель военного министра ни угрозы, ни интереса для Юга Галактики не представляет.
Хайлик Абрамович был, скорее всего, расходной фигурой и зиц-председателем. Рулил не он, а Колину требовался сейчас именно рулевой.
Часть руководства он уже прощупал. Оставалось подержать за вымя самого военного министра, контр-адмирала Норвея Херрига.
Ради игры с ним и был якобы уволен Мерис, а рядом с лендслером шагал теперь фальшивый замполич с говорящим именем Ликам Брегенхайнер.
Впрочем, те, кто мог бы порассуждать о его генеалогии, скончались примерно два тысячелетия назад. Некоторые — скоропостижно.
И лендслер, и его замполич проигнорировали лифт.
Походку Брегенхайнера можно было бы назвать летящей, но двигался он с той же скоростью, что и неуклюжий с виду Дьюп.
В холл первого этажа (в Империи первым традиционно называется самый верхний этаж, с выходом на крышу), они поднялись одновременно.
На мгновение встретились глазами, после чего Колин вызвал аэрокэб — претенциозный, неманевренный и изумительно дорогой транспорт.
Плюс у него тоже был — гулкость гигантского салона давала возможность перекинуться парой фраз, не опасаясь прослушки.
Кэб был рассчитан на среднего размера делегацию, и для двоих он оказался именно тем местом, где гости вроде бы на виду у спецслужб, но особенности распространения звука заставляют шпионов кусать локти.
— Осмотрелся? — спросил Колин, глядя сквозь прозрачный пол кэба. Губы его почти не двигались.
Аэрокэб с шумом набирал высоту, а внизу раскинулся стандартизированный и потому не самый красивый город. Любоваться городами нужно летать на Экзотику.
— Не скажу, что в восторге, — парировал Ликам Брегенхайнер, так же не глядя на собеседника, чтобы не давать шпионам возможность прочитать разговор по губам. — Я ожидал, что северные имперцы слегка одичали, но полагал, что ты всё же преувеличиваешь, согласно склонностям людской природы.
— Ты полагал, что я склонен к иллюзиям?
— Я учитываю и такую проекцию в моих психических построениях.
— А верфи ты уже не считаешь иллюзией?
— Поздно строить предположения. То, чего ты опасался — свершилось. Лобби планет, чья промышленность заточена на выпуск оружия, слишком сильно. Мне сообщили: просчитанная тобой игра начата.
«Где?» — Колин отвернулся от собеседника, вглядываясь в смазанную армстеклом даль.
«Джанга».
Слово обожгло мозг. На Джанге оставался больной Анджей. Ленслер предвидел, что всё будет именно так, но сказанное всё же отозвалось болью.
— Теперь твои друзья должны суметь доказать, что это именно провокация, — продолжал Ликам уже вслух. — Иначе мы получим совсем иные переговоры, чем те, которые рассчитали.
— Сумеешь ли ты принять участие в министерском совещании? Там слишком много детекторов безопасности. Кто знает, какие разработки они могут использовать?
— Даже если меня увидят — то не заметят. Это давно известный феномен восприятия человека. Империя не изменилась. Пристрастие к генетической чистоте только испортило её.
«Ты?..»
— Да, корнями я вырос из центральных земель. Я помню здесь… — он обвёл рукой холодный мёртвый пейзаж столичного города. — …Всё!
Под прозрачным брюхом аэрокэба читались острые линии улиц, свечи университетов, купола правительственных залов, высокие кресты ортодоксальных закрытых церквей.
— Раньше этот мир называли Новая Артрия. Артрия — это одна из первых эффективных колоний Империи, если ты помнишь. Потерянная впоследствии в нашей с вами войне. Вот в честь неё. А потом… — Ликам помедлил. — Не знаю, поймёшь ли ты, но на смену смешанным колонистам пришла волна сановных имперцев. И планета стала Новой Англией. Ты понимаешь это как боль, да? — Он уловил в глазах Колина блеск.
Вопрос не был собственно вопросом — лишь констатацией эмоций, которые Ликам испытывал иначе, чем это бывает у людей.
Дьюп чуть прикрыл глаза. Собеседнику следовало избегать названий, известных имперцам по голофильмам времён войны с хаттами.
Ликам кивнул:
— Я занёс твоё замечание в базу.
— Я не говорю тебе: будь осторожнее, вряд ли что-то может тебя испугать. Но я говорю — не провали миссию.
Ликам кивнул ещё раз. Он смотрел вниз, на город, и озорная мальчишеская улыбка… играла на его губах. В мяч?
Локьё. Совет Домов. «Леденящий»
Великих домов было когда-то девять на землях Содружества.
Они символизировали девять энергий этого мира, девять его цветов. Семь цветов радуги, а ещё — свет и тьму.
Два дома погибли — дом Инья (Обсидиана), остатки крови которого растворились на Гране, и дом Разбитого камня, проклятой Кешлы, тот, чьи эрцоги пошли против себе подобных.
Дом Инья символизировал тьму, дом Кешлы — свет. Было ли странным то, что первыми пали именно эти?
Теперь в окрестностях Джанги так или иначе присутствовали представители всех семи уцелевших Великих домов.
Вопрос о хаттской провокации не был сугубо военным вопросом. Он был ещё и вопросом равновесия. А Содружество уже бурлило, требуя призвать к ответу хаттов, землян или вообще кого угодно.
Главное — чтобы призвать обязательно и неотвратимо.
Инспектор Джастин наотрез отказался общаться с населением в любой из возможных ролей. Вряд ли его оскорбил арест, но он с удовольствием воспользовался своим положением, чтобы устраниться от политики.
Если бы Локьё мог — он бы тоже устранился.
Сейчас не следовало торопиться с действиями. Реальность плыла, нужно было дать событиям сместиться так, чтобы нити связей натянулись сами. Обозначились, проявили себя.
Но возможности тянуть время у эрцога Сиби не было. Выбора его лишала должность, обязывающая дать Югу Содружества военную защиту.
Он знал: торопиться нельзя. И как можно медленней собирал глав Великих домов на совещание по вопросам провокации в районе Джанги.
От Дома Аметиста на «Леденящий» прилетел всё-таки Ингвас Имэ. Хотя и в сопровождении действующего регента, Линнервальда.
Положение Имэ оставалось двусмысленным — он был предателем, но оставался одним из самых сильных истников Содружества. И одним из наиболее авторитетных именно по хаттскому вопросу.
Линнервальд был мрачен, но он сам предложил привезти Имэ. Вопрос был слишком серьёзен. Что случилось у Джанги на самом деле — не понимал никто.
«Белые» умело глушили связь, а когда капитан Пайел начал свой диалог с флагманом, она оборвалась совсем.
Разведчики доложили, что катер и шлюпки продолжали действовать слаженно. Видимо, заманивая капитана, «белые» глушили связь избирательно. Но штаб обороны на Джанге, аккумулирующий разведданные, мог предоставить
