лимузином "Мерседес" следовал небольшой фургон.
Автозавод, который принес семье огромное состояние, был объектом дюжины или более налетов американских бомбардировщиков. Тем не менее, в одном из углов нескольких квадратных километров, которые занимал завод, все еще оставались какие-то признаки жизни. На частном аэродроме, где летчики-испытатели, работавшие на "фон Меербах", выпустили столько авиадвигателей, все еще был полностью укомплектован и содержался в надлежащем состоянии большой ангар. Рядом с ним находились бункеры, окружавшие цистерны, в которых находилось много тысяч литров авиационного топлива.
Эта жидкость была, пожалуй, самым ценным товаром на оставшейся территории Третьего рейха, поскольку она пользовалась огромным спросом и ее почти невозможно было достать. Но Конрад Меербах пользовался полным авторитетом СС и мог позволить себе заплатить любую цену за то, что хотел.
Машина Франчески въехала в ангар. Выйдя из машины, она увидела два самолета. Первый был похож на огромный истребитель с обтекаемым фюзеляжем и единственным пропеллером на носу.
- Я нашел именно то, что нам нужно, - сказал ей Конрад на Рождество, когда они впервые обсуждали план побега. - Это "молния" Хейнкеля - 70.- Он был спроектирован как небольшой экспресс-лайнер и перевозил авиапочту, так что он чертовски быстр. Люфтваффе использовали молнии для курьерской работы, но у капитана эскадрильи была одна, которая ему не нужна, а у меня была сумка, полная золотых зубов, так что теперь она моя.”
- Золотые зубы?- Спросила Франческа.
- Да, их владельцы больше не нуждались в них.”
- Я рада слышать, что эти люди могут быть на что-то годны.”
Ее муж рассмеялся. - Клянусь Богом, ты бессердечная сука.”
“Вот что тебе во мне нравится.”
Конрад удовлетворенно улыбнулся в знак согласия и добавил: - "В любом случае “молния " может перевозить четырех пассажиров и их багаж. Там найдется место для тебя и твоей женщины, а также для наших ценностей.”
"Хейнкель" был выкрашен в хаки и украшен широкими белыми полосами вокруг крыльев и корпуса, на которых были нарисованы большие красные кресты. Любой потенциальный агрессор, увидев его, решит, что он перевозит больных или раненых пассажиров, и, если повезет, оставит его в покое. Только при ближайшем рассмотрении можно было различить слабую тень черных крестов Люфтваффе под красным и белым.
Другой самолет не был похож ни на что, что Франческа когда-либо видела в своей жизни. Он не был особенно большим, но в нем чувствовалась необычайная угроза. Отчасти это объяснялось его черной краской, на которой не было никаких надписей: ни серийного номера, ни креста Люфтваффе, ничего, что указывало бы на его принадлежность или преданность.
Фюзеляж представлял собой гладкую гладкую трубу со слегка выпуклым остекленным носом, который, на взгляд Франчески, придавал ему безошибочно фаллический вид. С крыльев свисали четыре капсулы, расположенные парами по обе стороны фюзеляжа, открытые с обоих концов. У нее было ощущение, что это двигатели, но как они работают, она понятия не имела. Но что было очевидно, так это то, что это выглядело как корабль из совершенно новой эпохи истории. Мало того, что он улетел бы дальше и быстрее, чем любой обычный самолет мог бы когда-либо надеяться сделать, он выглядел так, как будто мог бы пролететь весь путь к звездам.
Франческа покачала головой, отгоняя свои причудливые мысли. У нее были более практические дела на уме.
- Поосторожнее с этими чемоданами, - бросила она, когда двое механиков в белых комбинезонах начали перетаскивать ее багаж из фургона в "Хейнкель". Там стояли два больших металлических чемодана и несколько небольших ящиков.
- УФ! один из механиков что-то проворчал, когда они пытались поднять багаж на тележку рядом с машиной. “Что у вас здесь, мэм? Свинцовые трубы?”
"Золотые соверены", - подумала Франческа, - лежат под моими платьями и шубами.
В другом сундуке лежали еще одежда и обувь, а также три кожаных тюбика, в которых были свернуты полотна с шедеврами Рафаэля, Вермеера и Ренуара, которые Конрад поносил как “сентиментальный, импрессионистский, шоколадный мусор”, но Франческа беззастенчиво обожала. Две большие шляпные коробки были заполнены лучшими фамильными драгоценностями. Кроме сумочки, Франческа несла портфель, набитый двумя миллионами американских долларов в облигациях на предъявителя, которые Конрад приобрел во время своей поездки в Португалию три года назад.
Общей стоимости всех ценностей, находившихся в багаже Франчески, было достаточно, чтобы они с Конрадом могли жить в роскоши и покое до конца своих дней. Однако, когда она прибудет в Швейцарию, это сокровище займет свое место в банковском сейфе, где хранились гораздо большие богатства, тайно спрятанные Конрадом до и во время войны. Он грабил фирму своей семьи с самого первого дня у ее руля. С 1939 года он был участником грабежей, грабежей и воровства, которые сопровождали каждое нацистское вторжение, и это было такой огромной частью Окончательного Решения. Даже сейчас этого было недостаточно: не для Конрада.
Франческа отвлеклась от этой мысли, и личный пилот фон Meeрбахов, Берндт Сперлинг, который вежливо кашлянул, чтобы сигнализировать свое присутствие, сказал: “Простите, Миледи, но теперь самолет готов к взлету.”
Франческа любезно улыбнулась. - Спасибо, Берндт. Как вы думаете, сколько времени займет полет?”
- Я рассчитываю на хороший и спокойный полет, так что вы пересечете Бодензее и окажетесь в Швейцарии через десять минут после взлета, а приземлитесь в Цюрихе меньше чем через полчаса.”
“Вы немедленно вернетесь в Германию?”
- Да, ваша светлость. Я обещал графу, что буду рядом, если понадоблюсь ему.”
“Очень хорошо, Берндт, тогда пошли.”
•••
Заксенхаузен, как и Рейх, разваливался на части. Мертвецы лежали там, где упали, потому что стражники потеряли интерес к их расчистке, а пленники были слишком слабы, чтобы сделать это самостоятельно. Самое близкое, что можно было сделать, - это свалить мертвецов в груды, наваленные друг на друга, как скелеты марионеток, у которых были перерезаны веревки. Они лежали вокруг плаца, так же небрежно разбросанные, как брошенные носки на полу спальни. В переполненных хижинах, где заключенные теснились по трое-четверо на койках, живые лежали в ловушке и не могли двигаться между мертвыми и умирающими. Даже те, кто был номинально жив, были не более чем гниющими, дышащими трупами.
Болезнь вышла из-под контроля, как и в любом другом концентрационном лагере. Уборные были переполнены поносом, который вырывался у больных дизентерией, чьи разрушенные пищеварительные системы не могли извлечь скудное количество энергии из все
