имеет значения. Кто знает, может быть, он и сегодня погибнет.”
В дверь постучали. Каиндл посмотрел на Конрада, и тот кивнул. - Впусти их, наше дело сделано.”
В комнату вошел врач, который делал уколы. - Прошу прощения за беспокойство, бригадефюрер, но у меня есть новости, которые могут вас заинтересовать. Действие вещества, которое было введено заключенным, прекратилось гораздо раньше, чем ожидалось, возможно, из-за физического состояния экспериментальных образцов. Но последствия довольно заметны. Я думаю, что вы найдете их особенно интересными, бригадефюрер.”
Все трое сразу поняли, что это значит. На мясистом лице Конрада появилась улыбка. “В таком случае, герр доктор, я с удовольствием ознакомлюсь с результатами ваших исследований.”
•••
Герхард нашел в себе силы не умирать. Он заставил себя встать на колени. Но наркотик привел его в замешательство. Он знал, что должен куда-то идти, но не мог понять, где находится и в каком направлении двигаться. Он так и остался стоять на четвереньках, озираясь вокруг непонимающими глазами, пытаясь понять, что же делать дальше, пока стражники делали ставки на то, какое направление в конце концов выберет жалкий безмозглый зверь перед ними.
“Я не думаю, что это куда-нибудь приведет, - сказал один из них с видом человека, который знает лучше всех. “Я говорю, что он умирает прямо там, где стоит. И все остальные тоже.”
Остальные охранники были вынуждены согласиться с этим выводом, так как дорожка вокруг плаца была усеяна трупами других заключенных, отправившихся утром в поход. Это был единственный выживший.
Один из них с трудом сдерживал своего Эльзаса, который лаял и натягивал поводок, пытаясь подобраться поближе к Герхарду. “Он думает, что это сука, - сказал он, перекрикивая шум собаки. “Он хочет трахнуть ее.”
“Может быть, он хочет пожевать кость, - предположил другой.
Но прежде чем этот вопрос можно было обсуждать дальше, один из них прошипел: Смотрите, кто идет.”
Остальные отбросили сигареты, поправили мундиры, заставили собаку сесть и вытянулись по стойке смирно, когда к ним подошли доктор и два офицера.
“Как видите, - сказал доктор. - похоже, что в краткосрочной перспективе лекарство обладает удивительной силой, но в свое время за него приходится платить. Этот, - он сверился с записной книжкой, которую держал в руках, - номер 5-7-8-0-3, единственный выживший. Насколько я понимаю, вы знакомы с заключенным, бригадефюрер.”
“Да . . .- Сказал Конрад. Ему доставляло такое сильное, почти сексуальное удовольствие видеть своего младшего брата в том жалком состоянии, в котором он сейчас находился. Это был самоуверенный молодой архитектор, которого фюрер когда-то лично хвалил за его проекты, красивый молодой самец, которому всегда доставались самые красивые девушки, лихой боец-ас, чей мундир когда-то был украшен таким количеством медалей За отвагу, а теперь превратился в недочеловеческий мешок с костями, хнычущий у его ног.
Конрад всегда носил с собой хлыст, когда отправлялся по служебным делам. Он чувствовал, что она соответствует сапогам для верховой езды его униформы и сути того, что значит быть офицером СС. Он щелкнул им по лицу Герхарда. Удар был не слишком сильным, но кожа Герхарда была такой тонкой и натянутой, что по щеке потекла тонкая струйка крови.
На лице Герхарда промелькнуло непонимание. Он попытался поднять руку к своей израненной коже, но прежде чем его пальцы смогли дотянуться до пореза, он потерял равновесие и упал на бок.
Один из солдат засмеялся, но тут же осекся. Он нервно посмотрел на Конрада, но потом тоже расхохотался, и секундой позднее все мужчины были в порезах, а Герхард пытался выпрямиться с беспомощностью жука, попавшего в ловушку на спине.
С неуклюжим усилием, которое требовало полной концентрации и силы, слабый негодяй, известный как 57803, сумел вернуться в прежнюю позу ползания. Но теперь он вернулся в исходную точку, не зная, куда идти дальше.
У Конрада было решение. С помощью нескольких щелчков кнутом по бедрам Герхарда, он сумел заставить его повернуться в правильном направлении. Затем он обратился к своей восхищенной аудитории со словами: “А теперь, джентльмены, посмотрите, как можно научить самое тупое животное повиноваться приказу.”
Он встал перед Герхардом, упершись носком ботинка в подбородок брата.
- Оближи мой сапог, - сказал он.
Герхард покачал головой, хотя трудно было сказать, то ли потому, что он отказывался подчиниться приказу, то ли потому, что не понимал его.
Конрад ударил его хлыстом по спине.
“Лижи . . . мой. . . ботинок.”
Голова Герхарда осталась неподвижной.
Конрад снова хлестнул его плетью. Он приставил конец хлыста к подбородку Герхарда, приподнял его и, к своей радости, увидел, что по его грязному лицу текут слезы.
Конрад посмотрел ему в глаза и сказал: - “Лижи. Затем он сделал гротескное, преувеличенное лизательное движение в качестве инструкции.
Он убрал хлыст, и голова Герхарда снова опустилась.
“Лижи . . . мой. . . ботинок.”
Конрад поднял кнут, готовый ударить снова. Затем Герхард уткнулся лицом в сапог Конрада. - Он лизнул.
От наблюдавших за ними мужчин донеслось неровное приветствие.
Конрад протянул руку в перчатке, погладил Герхарда по голове, как собаку, и сказал: - “Вот хороший мальчик."
Он отступил на шаг, постучал хлыстом по сапогу и сказал: - ”Здесь!"
Герхард поднял голову и посмотрел на него, не понимая ни слова, ни жеста. Но когда Конрад снова поднял кнут, Герхард мучительно медленными движениями прошаркал по метру земли, пока его лицо снова не оказалось над сапогом Конрада.
- Лижи!”
Герхард лизнул.
- Поздравляю, Бригадефюрер!- воскликнул доктор. - Сам Павлов не мог бы провести более убедительную демонстрацию психологии животных!”
- Благодарю Вас, герр доктор, - кивнул Конрад. - Каиндл, я должен вернуться в Берлин. Это был очень поучительный визит. Я хочу, чтобы пленника провели по всему периметру этого плаца так, как я это продемонстрировал. Если он подчинится, его пощадят. Если он не подчиняется,его бьют. И прежде чем вы спросите меня снова - нет, меня не касается, если он умрет до конца цикла.”
•••
В середине апреля войска седьмой армии США вошли в Нюрнберг, недалеко от поместья, в котором выросла Франческа фон Меербах. Когда захватчики добавили к своему списку еще один немецкий город, она и Кора, ее горничная, были изгнаны из замка Меербах в семейный заводской комплекс. За
