заниматься дома с приходящим наставником до наступления каникул. После тщательного расследования со стороны администрации происхождение видео установить не удалось, и дело оставили на доследование ФБР, поскольку распространение видеозаписи с несовершеннолетними являлось федеральным преступлением. В каждой частной школе, включая три соседних штата, каждый старшеклассник, который первоначально получил электронное письмо (а их оказалось много), должен был предъявить телефон для проверки. Все найденные копии порно-видео с Анной К. были удалены. Конечно, оставалось еще множество файлов, которые можно было бы заполучить, если знать, кого спрашивать.
Как и было обещано, Джулс позвонила своему брату, пока племянница летела домой. Джулс рассказала Эдварду о случившемся, оставив в стороне кошмарный кислотный трип, но уделила внимание интимному видео с участием его дочери, которое теперь наверняка посмотрело множество подростков на Восточном побережье.
Эдвард слушал, как сестра рассказывает историю Анны, глядя на Атлантический океан с крыльца отеля «Портленд» в штате Мэн: он снял здесь апартаменты, чтобы провести некоторое время с женой.
– Она тебе звонила? – спросил Эдвард у Джулс, с которой не общался еще с Рождества (да и тот разговор был очень коротким). – Почему она не призналась мне?
– Ты упускаешь суть, Эдди. Преодолей свою глупую гордыню! Если бы ты был Анной и обнаружил, что кто-то выложил видео, где ты занимаешься сексом, как бы ты поступил? И будь доволен: Анна понимала, что ей нужна помощь, и обратилась к взрослому.
– Значит, ты у нас теперь взрослая? – сказал Эдвард, злясь, что ни один из его друзей, которые, несомненно, уже слышали новость, не потрудился связаться с ним.
– Я видела запись. Это скверная штука. Знаешь, если она захочет переехать в Лос-Анджелес и окончить учебу тут, я всегда буду рада.
– Я ее скорее на Марс пошлю, чем в штат гомиков и хиппи.
– Боже, ты все такой же придурок. Чудо, как тебе удалось воспитать настолько хорошую дочь. Именно она попросила меня позвонить. Я согласилась. Но теперь мне нужно заглянуть в холодильник и сделать сэндвич. Пока, Эдди.
Эдварду не понадобилось много времени, чтобы найти видео, на котором его дочь извивалась с каким-то парнем в муках экстаза. Он нажал на паузу на том кадре, где было видно лицо девушки. Это, безусловно, была Анна. Зернистый крупный план вызывал отвращение, но вскоре все эмоции смысла волна ярости.
Если б это был Стивен, он бы не удивился. Но Анна? Ей же семнадцать! Учитывая последние выходные, проведенные с женой, которая призналась ему в измене, Эдвард уже находился в скверном расположении духа. Вернувшись домой, он сразу направился в свой кабинет и уставился на фото в рамке дизайнера Джея Стронгуотера: украшенное красными и пурпурными стразами сердечко стояло на письменном столе. Два года назад Анна подарила ему эту рамку на День отца. В нее было вставлено фото, где они вчетвером сидели на крыльце своего дома на острове Мауи: редкий снимок, на котором каждый член семьи, казалось, счастлив находиться рядом друг с другом.
Он пристально рассматривал фото, эту вроде бы идеальную семью. Симпатичные, богатые люди: что еще им нужно для счастья? Эдвард швырнул рамку через всю комнату, а она врезалась в старинную корейскую вазу, которая принадлежала их семье уже двести лет, ту самую, которую он однажды планировать передать Анне.
Когда Анна и Стивен приехали из аэропорта, Эдвард, не взглянув на дочь, отослал ее в свою комнату и потребовал, чтобы сын прошел в его кабинет. Девушка убежала в слезах, а ее брат поплелся за отцом.
Эдвард выместил гнев на сыне, хотя знал, что это несправедливо. Стивен принял обвинения со стоицизмом, которому научился у родителя. Он был готов терпеть ярость Эдварда, защищая Анну. Стивен молчал, сообразив, что не должен говорить ни слова, пока его не спросят прямо.
– Может, мне отослать ее в интернат? – спросил отец.
– Может, стоит спросить у Анны, чего она хочет, – ответил парень.
– Она девочка, – отрезал Эдвард. – Она не знает, что для нее лучше. Она не может понять масштаб случившегося…
– Это не ее вина, пап. Просто так произошло, – сказал Стивен – пока отец был слишком зол, чтобы выслушивать доводы.
– Ничего не случается просто так! Все имеет причины. Я подвел ее как отец, а ты – как родной брат. Почему ты не присматривал за сестрой? Или ты был слишком занят, развлекаясь с друзьями и тратя мои деньги? Думаешь, я не в курсе, что у вас тут творится?
Стивен с трудом сглотнул и обратил внимание отца на то, что тот не обвиняет мать, хотя она наверняка должна стоять во главе списка.
– Может, школа-интернат – не такая плохая идея. Анна могла бы поехать со мной в Дирфилд в следующем году.
– При условии, что ее вообще куда-то примут после скандала с видео.
– Пап, сейчас не девятнадцатый век. Ты все повторяешь, что она падшая женщина, но ты ошибаешься. Она – жертва. Кто-то сделал это с ней, и, конечно, теперь у нее не безупречная репутация, но в Нью-Йорке столько подростков, которые делали вещи гораздо хуже, чем…
– Меня не волнуют чужие дети! – крикнул Эдвард, ударив кулаком по столу. – Меня беспокоят только мои.
В дверь кабинета робко постучали. Потом дверь отворилась: на пороге стояла Анна, глаза ее буравили пол, голос дрожал.
– Разреши мне с тобой поговорить. Пожалуйста. Могу я войти?
– Я на тебя сейчас смотреть не могу, не то что разговаривать… – ответил Эдвард, отворачиваясь от дочери, скользнувшей обратно в коридор.
От жалости к сестре у Стивена заныло в груди.
Позже брат сообщил ей о решении отца оставить ее в Нью-Йорке с запретом покидать пентхаус на неопределенный срок. За ее собаками послали, и она знала, что будет скучать без лошадей, но она была рада снова жить вместе со Стивеном. По крайней мере, ньюфы относились к ней по-прежнему, хотя ей и не позволяли долго проводить с ними время.
Через несколько дней мать позвала Стивена и Анну в свою спальню и объявила детям, что они с отцом решили пока пожить порознь. Она переезжает в Гринвич, а Эдвард останется здесь. Когда Анна спросила, не из-за нее ли это, родительница сказала, что не только ее жизнь пошла крахом.
Она могла добавить лишь то, что их дела давно идут не очень хорошо. А решение пожить порознь принято еще до того, как они узнали, что случилось с дочерью.
– Очевидно, – подчеркнула мать, – твое дерьмо ситуацию не улучшило.
– Вы разводитесь? – спросил Стивен.
– Не знаю, – ответила она.
Дастину теперь платили вдвое за занятия и со Стивеном, и
