В завершение генерал обратил внимание на подвиги Южной армии, которые были омрачены шагами правительства, разжигавшими братоубийственную войну. Последние слова потонули в общем шуме, когда часть депутатов бросилась к президенту палаты, начавшему лихорадочно звонить в колокольчик и призывать к порядку, а другая — к местам, где располагались члены правительства.
Кавур во время выступления Гарибальди хранил молчание. Он с трудом сдерживал себя, но при словах о «братоубийственной войне» вскочил на ноги и прокричал: «Никто не имеет права оскорблять нас подобным образом! Мы протестуем! У нас никогда не было таких намерений. Господин президент! Правительство и представители нации заслуживают уважения»[571].
Через несколько минут шум в зале стал потихоньку утихать, и Гарибальди заявил, что тридцатью годами службы стране он завоевал право говорить правду. Кавур резко парировал, что генерал, обвиняя других в развязывании гражданской войны, злоупотребляет свободой слова и клевещет на правительство. На что Гарибальди яростно крикнул: «Да, братоубийственная война!»[572]. По ходу этой перепалки палата разделилась: справа призывали к порядку и ответственности, а слева требовали уважать свободу слова. В невообразимом шуме уже был не слышен колокольчик, которым энергично пытался воспользоваться Раттацци. Заседание было прервано.
Затем последовала еще более драматичная сцена. Депутаты непроизвольно начали группироваться в зависимости от политической принадлежности. Одни — в правой части зала, другие — в левой, около Гарибальди, а большинство вокруг места президента палаты и стола, где были члены правительства. Один из сторонников генерала в общей суматохе ударил Кавура, что стало сигналом к потасовке, закончившейся тем, что ударившего вынесли из зала заседания. Потребовалось полчаса, чтобы депутаты смогли немного успокоиться, и заседание продолжилось. Гарибальди, который все это время сохранял на удивление относительное спокойствие, продолжил свою речь и снова подчеркнул подвиг бойцов Южной армии, освободивших юг полуострова. Получается, вопрошал к депутатам Гарибальди, что южные королевства нужны стране, а люди, сделавшие это дело, — нет. По его мнению, правительство должно вооружить народ и сформировать армию в полмиллиона человек и начать немедленно борьбу за Рим и Венецию. Без такой армии Италия будет по-прежнему находиться во власти Франции и Австрии.
Ответ последовал со стороны Фанти. Военный министр отверг предложение Гарибальди. В зале опять стали накаляться страсти. В этот момент решительно выступил Биксио, который призвал к согласию ради Италии. Он заявил, что необходимо поступиться личными и партийными пристрастиями и обидами ради национального согласия. Уважения достойна как регулярная армия, так и добровольцы. Биксио выразил сожаление, что интриганы посеяли рознь между Гарибальди и Кавуром, и готов отдать все в своей жизни ради того, чтобы увидеть, как Гарибальди, Кавур, Раттацци и другие патриоты возьмутся за руки.
На этот призыв отреагировал глава правительства. Весь его вид говорил о том, насколько он был взволнован происходившим. Тщательно выбирая слова, Кавур поблагодарил Биксио, затем признался, что был глубоко поражен обвинениями, которыми удостоился со стороны Гарибальди. При этом он напомнил присутствовавшим, что инициатива создания добровольческих подразделений первоначально принадлежала ему, а не Гарибальди, что в спорах с военными в 1859 году именно он настоял на привлечении волонтеров и создании корпуса альпийских стрелков и именно он два года назад вызвал Гарибальди из Капреры, чтобы организовать это подразделение. Альпийские охотники проявили себя замечательно в той кампании и показали всей Европе, что итальянцы из всех слоев общества умели сражаться и умирать за свободу. Создав и поддерживая этот корпус, он острее чувствует несправедливость некоторых обвинений, но, несмотря ни на что, он первым готов отозваться на призыв генерала Биксио и забыть об обвинениях, прозвучавших на этом заседании.
Далее Кавур более предметно остановился на ситуации с Южной армией. По его мнению, массовое зачисление волонтеров в ряды регулярной армии невозможно. Они могли быстро собраться, сделать дело, но для повседневной армейской службы не годились и не желали ее. Сила добровольцев — в мобильности. Как вариант решения проблемы правительство предлагает сохранить общий скелет добровольческих подразделений с самым минимальным постоянным персоналом, которые можно быстро развернуть в полноценные части в необходимый момент времени. С другой стороны, наличие больших добровольческих частей будет свидетельствовать о намерении Италии воевать, но это не так.
На аргументы главы кабинета министров немедленно отреагировал Гарибальди, обвинив правительство в том, что альпийские стрелки, хотя и были в 1859 году в составе королевской армии, использовались для самой неблагодарной работы на северном участке фронта. Но даже там они показали себя великолепно. При этом их так и не допустили к основному театру боевых действий. Кавур парировал, что всегда выступал за полноценное использование волонтеров, но есть расчеты и мнение военного ведомства.
В завершение дискуссии Кавур затронул тему передачи Ниццы и Савойи. Он признал, что именно этот момент и создает бездну между ним и Гарибальди. Но он должен был выполнить свой долг главы правительства и посоветовал королю сделать предложение парламенту одобрить уступку этих городов Франции. Он также испытывает боль от этой потери, понимает чувства Гарибальди и был бы счастлив, если бы генерал смог простить его. В любом случае, он не держит зла на него.
В заключительном слове Гарибальди отметил, что не сомневается, что Кавур тоже любит Италию. Споры между ними можно быстро прекратить. Для этого правительству стоит только поступить справедливо — восстановить Южную армию и вооружить народ.
Трагичное заседание палаты депутатов 18 апреля 1861 года завершилось. Подводя итог этому непростому дню, современник события, граф Анри д'Идевиль, записал, что «во время этого заседания Кавур принес своей стране величайшую жертву: резкий и вспыльчивый, он сумел овладеть собой и сдержать свое негодование. Если бы он произнес хотя бы слово, вся палата, не спускавшая с него глаз, поднялась бы, требуя наказать наглого диктатора. Но Кавур сохранил спокойствие и имел мужество даже говорить о примирении. Почему? Потому что знал, что, если бы ему изменит выдержка, в тот же вечер в Италии вспыхнула бы гражданская война, а Италия была еще недостаточно сплоченной, чтобы вынести это ужасное испытание»[573].
В последовавшие дни депутаты продолжили обсуждать доклад военного министра. Левая часть зала нападала на Фарини, а правая призывала к благоразумию и поддерживала линию правительства. В прениях несколько раз приняли участие Кавур и Гарибальди. Последний внес предложение, чтобы были признаны все его поручения и приказы, которые он отдал в качестве диктатора Королевства обеих Сицилий. Кавур призывал не поддаваться сиюминутным порывам и не делать ошибок в государственном управлении.
В конечном итоге Рикасоли внес на голосование законодателей резолюцию, в которой окончательное решение оставалось за кабинетом министров. В ходе голосования
