– Дьявол, как раз наоборот! – Манька будто не заметила его иронии. – Я людей не мучаю. Это не сон был… Мне кажется, земля вампира мне показала, что происходило с ним… Вывалила все, как на духу, вселив меня в чужое тело… Но ведь разумно, что вампиры не полезут в горы, а все дороги вокруг обложены так, что мышь не проскочит. Ну не воевать же нам, в конце концов, со всеми людьми… Нам за горы надо, так? Прямо-то оно ближе!
Борзеевич тоскливо посмотрел на вершину горы, потом печально на избы, повертел пальцем у виска.
– Это если сверху смотреть – от точки А до точки Б… А если по-пластунски, лучше иногда в обход!
– Я как лучше хотела, как безопаснее, – объяснила Манька в сердцах. – Думаете, если мы на вампиров найдем, они обрадуются? Борзеевич, торопишься умереть? Лично я еще не готова, тяну время. Мне не все вампиры нужны, только два… В горы они сказали не полезут, – она уже начала сомневаться – ляпнула на радости с горяча. Посмотрела на гору, которая высилась за спиной. И чего в ней страшного? Гора как гора. Высокая. Но снег вроде ровно лежит. Если пройти к перевалу с другой стороны горной гряды, никто их не поймает. Может, даже не догадаются там искать.
Она пожала плечами.
Борзеевич теперь тоже смотрел на гору, прикидывая свои силы. И Дьявол примеривался, скорее, пытливо, рассматривая окрестности через кругляшки пальцев. На этот раз Манька не удержалась и подразнила его, приложив к глазам свои кругляшки. Но Дьявол не обратил внимания, или сделал вид, что не заметил.
– Ну, горы так горы, – согласился он. – А снам все же не верь. Сны – пустое. Отпускает от себя земля и боль, и врага, и друга – и летят они, как ветер. Сама подумай, откуда сны приходят. Вампиры живут богато, Его Величество – подножие ног твоих, а в снах помои да навоз, видишь разве государство? Значит, сон заранее человеку можно приготовить. А ты послания на себя приняла – и стали сны твои вещими. Руководствуясь сном, приближаешь себя ко многим бедам. Но иногда земля беду показывает: пройдешь мимо – начнет изгаживать по сценарию.
– Но планы-то врага там присутствуют?
– Бывает… – пожал плечами Дьявол.
Борзеевич тут же засобирался, разбудив стуком в дверь избу-баньку, сообщив ей последние новости. Напоследок не грех было косточки прогреть. В горнице большой избы Котофей Баюнович уже выгорел, и печь чадить перестала.
Маньке начала привычно собираться. Борзеевич и Дьявол ей помогали и собирались сами, немало зная о том, что там могло пригодиться. И вправду, засиделась, а вампиры там время зря не тратили.
Расставалась с избами Манька тяжело. Она привыкла к их постоянной заботе о себе. Так уютно и тепло ей нигде и никогда не было. Защемило любовью сердце. Мелькнула мысль, что и Помазанница выросла под их присмотром. Котофей Баюнович бил избу по самому больному месту. А где была она в это время? Столько лет без любви и ласки сказались на ее характере: огрубела, веру потеряла, надежды не осталось – и вдруг как-то все это незаметно вернулось в ее жизнь.
Прав был Баюн, не подумала она о чувствах изб, собирая вещи в дорогу. Ведь до последнего родитель верит в дитяти, а избы никому столько времени не уделяли, как вампирскому отродью. Училась она от изб и колдовству, и ведомству – ничего не утаили избы. Бегала, наверное, вокруг да около, по крышам лазила, каждый закуток знает уж получше ее. И хоть поверила изба Маньке, и кота кочергой огрела, но болит, наверное, где-то там у нее сердце или душа.
Пройдет ли эта боль?
Манька судила по себе и мало что смыслила в переживаниях изб. Пройдет, поймет, но первый, кто принесет недобрую весть, виноватым же и останется, как осадок, как точка отсчета, как начало беды. Вампиры в свое время дурному вестнику голову рубили. Наверное, уж Помазанница-то умела найти к ним подход и понимала избы, как Дьявол, как водяной, как Борзеевич. И Котофей Баюнович. И Баба Яга… Тогда как она лишь догадывалась. Многое чудилось Маньке в скрипе половиц, но не могла найти в этом скрипе какой-то внятной для себя речи, догадывалась только. Она вообще к другим языкам была неспособная, памяти ей не хватало, чтобы запоминать незнакомые слова.
Увидит ли она когда-нибудь их снова? Как они без нее?
Да никак! Нужна она им! Вон они и пироги сами себе пекут, и печку топят, а если мусорить в избе некому, так и убирать ни за кем не придется…
Манька поднялась на чердак… – и обомлела! Откуда добро взялось?
Расслабилась она, когда кругом столько врагов. Стали караваи вдвое против прежнего, а к башмакам, что уже сносила, и к запаске будто кто новые кованые подошвы пришил.
Ах, как тяжелы оказались железные башмаки и посохи железные, и, глядя на железный каравай, снова заломило зубы.
Манька стояла над скарбом без кровиночки в лице. Зря она привыкала к сытости изб… Вроде немного времени прошло, а жизнь в лесу, в снегу, в язвах и обморожениях показалась ей страшным далеким сном. Забытый ужас открыл свою пасть. Пока жила в избе, после оборотней, особенно после возвращения из Ада, ни одной крошки от каравая железного не надломила, железо напрочь вылетело из головы…
Может, изба чего-то перепутала, постаравшись угодить ей?
Или кота послушала?
Специально подстроили, чтобы не дать ей приблизиться к вампирам, удержать хотят, кровиночку защищая?
Все они, и Дьявол, и Кикимора, и Баба Яга… и избы вот… ласково топят, через хлеб-соль…
Как объяснить новые обутки? А посох, который был ниже пояса, а стал вдвое толще и выше головы – врагу такой ноши не пожелаешь!
В голове помутилось, обида застила глаза.
Манька едва сдержалась, чтобы не упасть и не подать виду, что предательство изб ранило ее со спины в самое сердце.
А ну как не права?! Зачем же тогда привечали ее?
С силой улыбнулась через свою каменность. За пироги избы поблагодарила почти без слов, низко кланяясь, чтобы не заметил кто, что едва сдерживает слезы. Но когда поднос с завернутыми в рушник пирогами в дорогу опустился перед нею, не выдержала, слезы брызнули из глаз и покатились по щекам крупными горошинами. Манька раскрыла котомку, указывая на два железных каравая и запаски обуви, вынула из угла связанные между собой посохи.
Рот от удивления раскрыл даже Дьявол. Он склонился над котомкой, не поверив своим глазам.
– Это, Маня, кто же тебя так? – ничуть не расстроился он, усмехнувшись.
– Вот и мне хотелось бы понять, – Манька сжала кулаки, всхлипнув. – У меня теперь железа больше, чем вначале было. На четверть больше! Я… Я… – захлебнулась она слезами. – Я все сносила, а теперь они вон какие…
– Но ведь ты же не думаешь, что избам, – Дьявол выделил последнее слово интонацией, – или мне с Борзеевичем пришло такое в голову? Как бы мы это сделали?
В горнице воцарилось скорбное молчание.
– Не знаю… Не думаю… – всхлипнула Манька, размазывая слезы. – Просто зря мы, наверное, остались так надолго, сразу надо было дальше идти… А теперь что?! И вампиры о нас знают, и оборотни силу вернули… Прости! – она погладила бревно избы, наклонившись и потеревшись об него головой. Но слезы снова хлынули из глаз, и Манька сползла по стене на колени перед котомкой. – Я понимаю… Я… Я не хочу никому… Но я… Там три пары было, а теперь две, и все равно больше! За что?! Разбойники меня… И кузнец этот… И тут…
