– О, как это жалко, – разочарованно сказал Коровьев ипродолжал: – Ну, что ж, если вам не угодно быть прелестью, что было бы весьмаприятно, можете не быть ею. Так вот, чтобы убедиться в том, что Достоевский –писатель, неужели же нужно спрашивать у него удостоверение? Да возьмите вылюбых пять страниц из любого его романа, и без всякого удостоверения выубедитесь, что имеете дело с писателем. Да я полагаю, что у него иудостоверения-то никакого не было! Как ты думаешь? – обратился Коровьев кБегемоту.
– Пари держу, что не было, – ответил тот, ставя примус настол рядом с книгой и вытирая пот рукою на закопченном лбу.
– Вы – не Достоевский, – сказала гражданка, сбиваемая столку Коровьевым.
– Ну, почем знать, почем знать, – ответил тот.
– Достоевский умер, – сказала гражданка, но как-то не оченьуверенно.
– Протестую, – горячо воскликнул Бегемот. – Достоевскийбессмертен!
– Ваши удостоверения, граждане, – сказала гражданка.
– Помилуйте, это, в конце концов, смешно, – не сдавалсяКоровьев, – вовсе не удостоверением определяется писатель, а тем, что он пишет!Почем вы знаете, какие замыслы роятся у меня в голове? Или в этой голове? – ион указал на голову Бегемота, с которой тот тотчас снял кепку, как бы для того,чтобы гражданка могла получше осмотреть ее.
– Пропустите, граждане, – уже нервничая, сказала она.
Коровьев и Бегемот посторонились и пропустили какого-тописателя в сером костюме, в летней без галстука белой рубашке, воротник которойшироко лежал на воротнике пиджака, и с газетой под мышкой. Писатель приветливокивнул гражданке, на ходу поставил в подставленной ему книге какую-то закорючкуи проследовал на веранду.
– Увы, не нам, не нам, – грустно заговорил Коровьев, – а емудостанется эта ледяная кружка пива, о которой мы, бедные скитальцы, так мечталис тобой, положение наше печально и затруднительно, и я не знаю, как быть.
Бегемот только горько развел руками и надел кепку на круглуюголову, поросшую густым волосом, очень похожим на кошачью шерсть. И в этотмомент негромкий, но властный голос прозвучал над головой гражданки:
– Пропустите, Софья Павловна.
Гражданка с книгой изумилась; в зелени трельяжа возниклабелая фрачная грудь и клинообразная борода флибустьера. Он приветливо глядел надвух сомнительных оборванцев и, даже более того, делал им пригласительныежесты. Авторитет Арчибальда Арчибальдовича был вещью, серьезно ощутимой вресторане, которым он заведовал, и Софья Павловна покорно спросила у Коровьева:
– Как ваша фамилия?
– Панаев, – вежливо ответил тот. Гражданка записала этуфамилию и подняла вопросительный взор на Бегемота.
– Скабичевский, – пропищал тот, почему-то указывая на свойпримус. Софья Павловна записала и это и пододвинула книгу посетителям, чтобыони расписались в ней. Коровьев против Панаева написал «Скабичевский», аБегемот против Скабичевского написал «Панаев». Арчибальд Арчибальдович,совершенно поражая Софью Павловну, обольстительно улыбаясь, повел гостей клучшему столику в противоположном конце веранды, туда, где лежала самая густаятень, к столику, возле которого весело играло солнце в одном из прорезовтрельяжной зелени. Софья же Павловна, моргая от изумления, долго изучаластранные записи, сделанные неожиданными посетителями в книге.
Официантов Арчибальд Арчибальдович удивил не менее, чемСофью Павловну. Он лично отодвинул стул от столика, приглашая Коровьева сесть,мигнул одному, что-то шепнул другому, и два официанта засуетились возле новыхгостей, из которых один свой примус поставил рядом со своим порыжевшим ботинкомна пол. Немедленно исчезла со стола старая скатерть в желтых пятнах, в воздухе,хрустя крахмалом, взметнулась белейшая, как бедуинский бурнус, другая, аАрчибальд Арчибальдович уже шептал тихо, но очень выразительно, склоняясь ксамому уху Коровьева:
– Чем буду потчевать? Балычок имею особенный... уархитекторского съезда оторвал...
– Вы... э... дайте нам вообще закусочку... э... –благожелательно промычал Коровьев, раскидываясь на стуле.
– Понимаю, – закрывая глаза, многозначительно ответилАрчибальд Арчибальдович.
Увидев, как обращается с весьма сомнительными посетителямишеф ресторана, официанты отбросили всякие сомнения и принялись за делосерьезно. Один уже подносил спичку Бегемоту, вынувшему из кармана окурок ивсунувшему его в рот, другой подлетел, звеня зеленым стеклом и выставляя уприборов рюмки, лафитники и тонкостенные бокалы, из которых так хорошо пьетсянарзан под тентом... нет, забегая вперед, скажем... пился нарзан под тентомнезабвенной Грибоедовской веранды.
– Филейчиком из рябчика могу угостить, – музыкально мурлыкалАрчибальд Арчибальдович. Гость в треснувшем пенсне полностью одобрялпредложения командира брига и благосклонно глядел на него сквозь бесполезноестеклышко.
Обедающий за соседним столиком беллетрист Петраков-Суховей ссупругой, доедавшей свиной эскалоп, со свойственной всем писателямнаблюдательностью заметил ухаживания Арчибальда Арчибальдовича и оченьудивился. А супруга его, очень почтенная дама, просто даже приревновала пиратак Коровьеву и даже ложечкой постучала... – И что ж это, дескать, насзадерживают... пора и мороженое подавать! В чем дело?
Однако, послав Петраковой обольстительную улыбку, АрчибальдАрчибальдович направил к ней официанта, а сам не покинул своих дорогих гостей.Ах, умен был Арчибальд Арчибальдович! А уж наблюдателен, пожалуй, не менее, чеми сами писатели. Арчибальд Арчибальдович знал и о сеансе в Варьете, и о многихдругих происшествиях этих дней, слышал, но, в противоположность другим, мимоушей не пропустил ни слова «клетчатый», ни слова «кот». Арчибальд Арчибальдовичсразу догадался, кто его посетители. А догадавшись, натурально, ссориться сними не стал. А вот Софья Павловна хороша! Ведь это надо же выдумать –преграждать этим двум путь на веранду! А впрочем, что с нее спрашивать.
Надменно тыча ложечкой в раскисающее сливочное мороженое,Петракова недовольными глазами глядела, как столик перед двумя одетымикакими-то шутами гороховыми как бы по волшебству обрастает яствами. До блескавымытые салатные листья уже торчали из вазы со свежей икрой... миг, и появилосьна специально пододвинутом отдельном столике запотевшее серебряное ведерко...
Лишь убедившись в том, что все сделано по чести, лишь тогда,когда в руках официантов прилетела закрытая сковорода, в которой что-товорчало, Арчибальд Арчибальдович позволил себе покинуть двух загадочныхпосетителей, да и то предварительно шепнув им:
