Книга Анук, mon amour… - Виктория Платова

Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 111

– Значит, она не умерла?

– Я не буду отвечать. Я не буду отвечать. Я не буду отвечать…

* * *

…Отражения в несуществующих зеркалах множатся инакладываются друг на друга. Кем была Линн? Продавщицей стиральных порошков? Язнаю Линн, продавщицу стиральных порошков: юную шведку, случайно встреченную вкафе, приятельницу Олафа и Харальда, орнитологов. Но это – другая Линн. Имяагента по недвижимости Перрсона, научившего меня песенке «Возвращайся к намопять, Джимми Дин, Джимми Дин», – Олаф-Харальд, но никакого отношения корнитологии он не имеет. Кем был Эрве Нанту? Человеком, боявшимся солнечногосвета? Я знаю Эрве Нанту, как оказалось, солнечный свет он тоже не выносит,жалкий портье в «Ла-мартин Опера», на показаниях которого строятся моиобвинения в убийстве О-Сими Томомори. Но это – другой Эрве. Кем был Энрике?Испанцем, бежавшим от Франко из Испании и умершим от рака в Париже. Я знаюЭнрике, Рики-морячка, проститутку, паразитирующую на теле Ули Хубахера, такойже проститутки, только рангом повыше. Рики-морячка я видел всего один раз, каки шведку, – и тоже в кафе, правда, совсем в другом – в обществе Ули; явидел его случайно, хотя и это можно приравнять к знанию. Я знаю Энрике,Рики-морячка. Но это – другой Энрике.

Кем был французский лейтенант Линн? Парнем, выпустившим впесчаную бурю весь свой боезапас, а потом пристрелившим свою мать и еелюбовника? Я знаю французского лейтенанта Огюста Ферлана, он тожесвидетельствует против меня. Но это – другой lieutenant.

Кем был Тьери Франсуа? Возлюбленным Линн, подарившим ейкольцо? Или серийным убийцей, лицо которого увидел в окне я сам?..

Мысли об этом сводят меня с ума.

Я не убивал О-Сими Томомори. Может быть, это сделал портье,ведь когда-то букинистический принадлежал его деду, и он мог знать о тайнике.Он легко мог вынуть кольцо и так же легко подложить пистолет, иначе что онделал на втором этаже букинистического? Я действительно оставлял запискуО-Сими, одно это похоже на начало истории, конец которой знал только он, жалкийдоморощенный самураишка. Что же он сказал мне тогда? «Я знаю, каким будетконец», что ж, портье не соврал. Когда сплевываешь табачные крошки – времени навранье не остается. Табачные крошки, сигареты без фильтра, запах табака,который понравился бы Тьери Франсуа, влюбленному или убийце – неважно. Сигаретыбез фильтра вполне могли бы оказаться самокрутками. А если портье куритсамокрутки, то почему бы ему не заворачивать табак в папиросную бумагу «JOB»?Ту самую, которую я нашел на клумбе с улитками, так долго хранившими подпанцирями полуистлевшую память об О-Сими Томомори… Вот только откуда этотновоявленный Эрве Нанту взял пистолет? Или он был тем самым меломаном в«Monster Melodies»?..

Судьба – не что иное, как последовательность прочитанныхкниг. Где и когда прервалась последовательность моей собственной судьбы? Илиона и вовсе не начиналась? Я не прочел ни строчки из «Монтока», все мое знаниео «Ключе к герметической философии» заключено в цветке гибискуса, заложенномпрямо посередине.

А об «Ars Moriendi» я до сих пор не знаю ничего.

Отражения в несуществующих зеркалах множатся и накладываютсядруг на друга.

Я не убивал О-Сими Томомори. Я видел ее только один раз, напрогулочном кораблике. Я не убивал О-Сими еще и по той простой причине, что невыжал из ее смерти и капли духов. Я ничего не знал о том, что она должнаумереть. И Анук никогда не приводила меня к ней.

Анук, моя девочка.

Анук никогда не приводила меня к О-Сими. Ко всем остальным –да. Но к ней – нет. Следовательно, Анук невиновна. Или я – невиновен.

В смерти О-Сими Томомори – во всяком случае.

Я ничего не имею против других смертей, даже Линн стоитздесь в общем ряду. Я всегда оказывался рядом, это Анук научила меня различатьсмерть по запаху. Это Анук научила меня не бояться смотреть вниз. И все этовремя я смотрел вниз, подчищая следы. Следы, которые она могла быоставить, – и не о сбитых верхушках болиголова здесь речь. Вряд ли Анукубивала сама – она просто приводила меня к самым разным смертям, как когда-то вдетстве привела на бойню, пахнущую гибискусом.

Вряд ли Анук убивала, да и плевать мне, кто убивал. Семьароматов – семь смертей, естественных, насильственных – какая разница. Семьароматов – семь смертей, они отражаются друг в друге, и это куда реальнее, чемнесуществующие зеркала.

А самое реальное, что у меня есть, – это Анук.

Анук, моя девочка.

Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 111