«Люди склонны искать разнообразия, пусть даже ради самого разнообразия, — пишет Виссер. — Они пробуют новые способы приготовления, новые ингредиенты, новые вкусовые сочетания. Они штудируют книги о еде представителей культур, совершенно отличных от их культуры, ищут новые продукты, новые ароматы и новые тактильные ощущения. Этим людям, как правило, пришлось однажды переступить через себя, через свой страх перед новым, чему в немалой степени способствуют контакты с иностранцами и наличие широкого выбора "странной" еды. Мы восхищаемся такими людьми и завидуем им, представляем, насколько они искушённы, осведомлены и разносторонни в своих интересах. А между тем неофилия — нормальная человеческая реакция в отношении еды. Сегодня наша собственная культура испытывает сильное влияние, а точнее, мощный импульс со стороны определяющих тенденцию "прогрессивно-мобильных" классов, импульс в направлении неофилии».
Виссер писала это в конце 2002 года, то есть до начала эпидемии атипичной пневмонии, а спустя несколько месяцев, в начале 2003 года, последний по времени Великий Ужас потряс кулинарный мир. Когда в поисках источника атипичной пневмонии добрались до рынка дичи в китайском Гуанчжоу и конкретно до циветты, существа с покрытым коричневым мехом телом кошки, длинным хвостом и полосатой куньей мордочкой, у которого ученые обнаружили вирус, подобный тому, что вызывает эту болезнь, рынку экзотических продуктов был нанесен тяжелый удар. Вдобавок сходный вирус исследователи обнаружили у летучих мышей, змей и диких свиней, а потом установили, что около половины всех продавцов экзотических животных в провинции Гуандун были носителями вируса, хотя, очевидно, не были им поражены. Тысячи животных были уничтожены, сотни торговцев были отлучены от бизнеса, что вынудило остальных уйти в тень. В итоге цены на животных выросли, а остальной мир получил веский довод в пользу отказа от желания попробовать что-то новое и необычное.
Я же продолжаю считать себя неофилом и по-прежнему убежден, что осмотрительность необходима — как была необходима всегда, — но ее не должен затмевать страх. Скорее всего, когда я в следующий раз окажусь в Гуанчжоу, я буду питаться несколько иначе, чем делал это в свой последний визит. Однако не собираюсь ставить крест ни на собственном любопытстве, ни на готовности к определенному риску в еде. Я исхожу из того, что жизнь — это постоянный риск, и те, кто всеми силами пытается избежать любого риска, возможно, уже мертвы. Тот факт, что несколько лет назад в Англии было впервые выявлено коровье бешенство, которое в любой момент может проявить себя где-то еще (это уже случилось в 2002 году в Канаде), не означает, что все мы должны отказаться от говядины. В незабвенные 60-е всем употреблявшим наркотики настоятельно рекомендовалось пользоваться услугами проверенных дилеров и знать источник зелья. Так и сегодня: необходимо знать — тем более что это возможно — источник того, что мы едим. Обнаружение «плохой» кобры в Китае не заставит меня отказаться от американской гремучей змеи.
Возвращаясь же к цитате из Маргарет Виссер, надеюсь, она права и неофилы действительно одерживают верх над неофобами, свидетельства в пользу этого утверждения множатся. Что касается употребления «странной» пищи (той, что считается таковой в большинстве развитых стран, а в остальном мире может быть обычным завтраком), то тех, кто ее ест, больше. Например, в Таиланде на тарелке человека может оказаться почти все, что движется, и многое из того, что не движется. После нескольких лет преимущественно азиатской кухни то, что я увидел в Соединенных Штатах, где родился и вырос, меня обескуражило. Я спрашивал многих, с кем встречался, какая еда была самой диковинной в их жизни. Ничего более экзотичного, чем улитки, мне не назвали. Тогда я понял, что кухней Северной Америки правят неофобы.
Одним из таких неофобов был мой бывший тесть. Преуспевающий специалист по строительству особняков в Калифорнии, большой поклонник тенниса и книгочей, он выучил более полудюжины языков, играл на многих музыкальных инструментах, однако, когда наступал час обеда, превращался в преданного последователя Витгенштейна[22], как известно, ненавидевшего перемены в еде и считавшего усилия, потраченные на адаптацию к непривычной пище, бессмысленным расходованием энергии. Уж не знаю, что управляло вкусами моего тестя — ограниченность ли собственной энергии и воображения или их дефицит в натуре Витгенштейна, но точно помню, как он говорил, что во время своих многочисленных визитов в столицы мира неизменно останавливался в «Sheraton», так как только в этом случае мог быть уверен, что получит на завтрак неизменный во всех его банальных деталях омлет.
К сожалению, моя матушка усвоила то же отношение к пище. Самые примечательные моменты кулинарной рутины нашего дома выпадали на четверг — в этот день отец отправлялся на еженедельное заседание «Lions Club» и мама добавляла в гуляш репчатый лук. Как-то она сказала мне, что не видит смысла тратить время на то, что будет съедено за пятнадцать минут. Позже я узнал, что стоящая еда способна растянуть трапезу на часы, и это будут счастливые часы.
По иронии судьбы самым отъявленным из всех известных мне неофобов оказалась женщина, руководившая в Британской Колумбии кулинарной школой и службой организации банкетов. Когда я приехал в эту канадскую провинцию, мой издатель нанял ее для приготовления нескольких блюд по рецептам из моей книги «Неизвестная пища» (1999), чтобы мне было что показать при появлении на канадском телевидении — в двух телешоу, в которых меня пригласили участвовать.
Это не были расстроившие моего повара тонко нарезанные и жаренные во фритюре свиные уши. Отказались мы и от жареного костного мозга, от вегетарианского блюда из опунции и от фаршированных гумусом помидоров со сверчками. Выбрали пирог с бычьими яичками по рецепту, дошедшему до нас из Рима XVI века.
Следуя инструкциям Бартомоло Скаппи, главного повара Папы Пия V, моя помощница сварила в соленой воде восемь бычьих яичек, тонко их нарезала и посыпала солью, перцем, мускатным орехом и корицей, а затем положила на слой теста, добавив мелко нарезанные почки ягненка, ветчину, майоран, гвоздику и тмин. Выглядело все это аппетитно, и во время шоу я с энтузиазмом рассказывал о составе и истории блюда. Учитывая, что пирог должен был послужить мне и в следующей программе, пробовать его я не стал. Однако, когда я появился в очередной студии, дама сказала, что на этот раз блюда должны быть другие, и потому пирог она не принесла.
— Ну и как он на вкус? — спросил я.
— Вы что, шутите? — возмутилась она. — Я его выбросила.
— Вы его выбросили?! Даже не попробовав?! Неужели вам было ничуть не любопытно?!
Она отделалась какой-то любезной фразой, в смысле «в гробу я видела…», а спустя минуту объяснила мне причину своего угнетенного состояния:
— Вы же понимаете, такие вещи нельзя просто пойти и купить в магазине. Мне пришлось звонить своему поставщику, а он уже заказал на бойне. У этого человека я покупаю все мясные продукты, и когда сказала, что мне нужно на этот раз… — Казалось, ей было трудно подобрать верные слова, но наконец она договорила: — Уж и не знаю, как это скажется на моей репутации в Ванкувере.
