Глаза Септимия в ужасе расширились. Он пополз к выходу из палатки, но ветеран калигой наступил на него и, взнуздав в вертикальное положение, скрутил руки за спиной.
– Лебауск, – кивком позвал Катон. – Кончай его.
– С удовольствием, – рыкнул германец и, вынимая меч, подошел к извивающемуся шпиону. – Это тебе за моих парней, что погибли сегодня, – подавшись вперед, прорычал он.
– Стой! – отчаянно выдохнул Септимий. – Ты не…
Лебауск держал меч в опущенной руке, направляя его под углом вверх. Удар прошил Септимию тунику, и клинок через живот прошел в подреберье. Агент, откинув голову к плечу Макрона, ахнул от боли. Рот его скорбно обвис. Лебауск, скрипнув зубами, вынул меч и вогнал снова, щедро проворачивая его в брюшине среди внутренних органов. Отон взирал на всю эту экзекуцию с немым ужасом.
– Нет, – тихо и кротко выдохнул Септимий, словно этот протест мог его спасти. – Нет…
Лебауск выдернул меч и отступил от своей жертвы на шаг. Туника Септимия была залита кровью. Когда Макрон ослабил на умирающем хватку, тот мягко рухнул и откатился на бок, судорожно пытаясь вдохнуть. Однако легкие были заполнены кровью, которая брызнула у него с губ. С минуту он конвульсивно дергался, а затем затих. Лебауск склонился сверху, используя тунику убитого для того, чтобы отереть с меча кровь.
– Что теперь? – спросил Макрон. – Избавиться от тела?
Катон качнул головой.
– Не нужно. Оставим его здесь. Мне кажется, что трибун нуждается в напоминании об опасности злоумышлений против императора. Сейчас это Септимий. А в следующий раз может оказаться супруга трибуна и те, кто к ней близок… Идемте.
Катон повернулся, собравшись уходить, когда снаружи палатки послышался шум препирательства, и на входе появилась запыленная фигура.
– Трибун Отон?
– Да, это я, – несколько растерянно отозвался тот.
– Послание от легата Квинтата, господин трибун.
Человек шагнул в палатку; несколько дней пути от Вирокониума пропитали его плащ пылищей и грязью. Увидев на полу окровавленное тело, он поднял на офицеров недоуменный взгляд. Те на его взгляд никак не отреагировали. Тогда он, потянувшись в дорожную сумку, вынул оттуда кожаный чехольчик с печатью легата и, протянув трибуну, отступил от стола. Отон взял трубочку в руку и, стремясь сохранять сдержанность, посмотрел на вновь прибывшего.
– Можешь пока подкрепиться с дороги. Скажешь кому-нибудь из адъютантов, чтобы о тебе позаботились.
– Слушаю, господин трибун, – отсалютовал солдат и, глянув напоследок на бездыханное тело, удалился.
Отон, не сводя глаз с трупа, все держал послание в руке. Молчание затягивалось. Его покашливанием прервал Катон:
– Господин трибун, не желаете ли зачесть?
– А?.. Ах, это… – он в некотором замешательстве покачал головой. – Нет, пока нет. Сначала надо кое-что сделать. Перед тем, как я возобновлю командование колонной. Катон, соизвольте пока быть за старшего. Пока я не готов принять ответственность… Прочтите вы. – Он резко сел, затем так же резко встал и, обойдя стол, подал чехольчик префекту. – Прочтите и действуйте на свое усмотрение. Если что-нибудь понадобится, то я у своей жены.
– Слушаю, господин трибун, – кивнул Катон. – Я вас понял. Обо всем позабочусь.
– Благодарю, – Отон заторопился к выходу. – Вы хороший человек. Я это вижу.
Он осторожно переступил через тело и ушел прочь; складки входа за ним чуть всколыхнулись.
Катон повернулся к Лебауску:
– Ну, что же, дело сделано. Тело убрать, вынести из лагеря и предать земле. Только без следов. Как будто она его поглотила. Понял?
– Понял, – салютнул Лебауск. – Обеспечу.
Он вышел наружу, а Катон сел на стул трибуна и сломал на трубке печать. Вынув оттуда свернутый лист папируса, расправил его на столешнице и пробежал глазами содержание послания. За его реакцией чутко наблюдал Макрон.
– Ну, что там?
– Легат хочет, чтобы мы со всей возможной быстротой вышли на Вирокониум. На границе с ордовиками неспокойно. Друиды снова зашевелились, подбивают племена на смуту. Вдоль всей границы набеги. Квинтату для их сдерживания нужен каждый человек.
– М-да, не рассидишься, – ворчливо подытожил Макрон.
– Похоже, в самом деле так… С лагеря снимемся завтра, когда люди отдохнут. Они это заслужили.
– Да и мы тоже, парень, – улыбнулся Макрон. – Я тут знаю одно тайное место, где есть запасец вина, нуждающийся в испитии. Прежнего-то хозяина у него больше нет…
– Ты прав, – сказал Катон, вставая. – Выпить нам точно не мешало бы.
– Вот это верно сказано. Так пойдем же.
Макрон нежно, как даму, взял друга под руку и повел его из палатки наружу. От вечернего солнца на горизонте остался лишь прощальный ободок света, на темном бархате неба проступили первые звезды. Из сумрака доносилось перекликание ночных птиц, редко и четко поверх неспешного, такого знакомого шума лагеря. На отходе от штаба Макрон хохотнул:
– Кто знает: если повезет, то, может, отыщем там у него и припрятанные монеты. Глядишь, что-нибудь и завалялось: не только же у тучек есть серебряная подкладка[37]…
Коротко о римской армии
Как и все римские легионы, Четырнадцатый насчитывал пять с половиной тысяч человек. Основными подразделениями в нем были центурии по восемьдесят человек, каждой из которых командовал центурион. Центурия, в свою очередь, состояла из восьмерок, живших вместе в казармах, а в походных условиях – в палатках. Шесть центурий составляли собою когорту, а десять когорт – легион. Первая когорта в нем была по численности вдвое больше. Каждый легион сопровождался конным контингентом из ста двадцати человек, поделенных на четыре турмы. Кавалеристы выполняли функции разведки и связи. В порядке убывания иерархии армейские звания были следующими.
Легат – человек аристократического происхождения, возрастом лет под сорок. Легионом он командовал в среднем до пяти лет, рассчитывая за это время снискать себе имя достаточное, чтобы затем вымостить путь для дальнейшей политической карьеры.
Префектом лагеря обычно был закаленный седой ветеран, в прошлом проявивший себя в чине главного центуриона легиона и находящийся в зените своей профессиональной воинской карьеры. Вооруженный недюжинным опытом и прямодушием, он вступал в командование легионом при отсутствии легата или в случае его выхода из строя.
Штабными офицерами служили шестеро трибунов, поступающих на армейскую службу в возрасте двадцати с небольшим. В ходе службы они приобретали административный опыт, позволяющий впоследствии занимать младшие посты в гражданской администрации. Иное дело старший трибун. Ему прочился высокий пост в политике, или же в конечном счете ему доверяли командование легионом.
