– Он наверху! – крикнул кто-то.
Давайте, давайте, идите ко мне, призывал он их мысленно. Не надо бояться, парни! Поликарп всех похоронит с музыкой! Эта свинья знает толк в погребальном процессе! Он просто кончает от похоронного марша!
Шаги приближались. Он обладал отменной реакцией и знал, что рука не дрогнет, не подведет. Судьба не раз сталкивала его лицом к лицу со смертью, и он всегда выходил победителем. Он, прошедший дворовую поножовщину, афганских душманов, ментовскую зубо-дробилку, уркаганские заточки, мафиозные разборки, не может не победить!
Шаги уже совсем рядом. Осторожно подкрадываются к нему.
– Он там! – раздается за дверью полушепот, но в оглушительной тишине слышно, как капает кран на кухне.
«Ну же? Кто смелее?» – бросает он вызов почти с азартом.
Дверь отлетает в сторону, и на пол падает камень.
Что это? Это не камень!
Вспышка. Звон в голове. Крик. Кто это кричит? Неужели все еще тот пацан? Ах, да! Проклятая кукла! «Мама! Ма-ма! Ма-ма…»
Шаталин уже издали понял, что случилось несчастье, но подлинных размеров катастрофы представить себе не мог.
Из всех окон немецкого домика Пита вырывались языки пламени.
Электронная система ворот была выведена из строя и противно пиликала. У ворот стояла белая «Волга». Парень-телохранитель виноватым, потерянным взглядом смотрел на дом. Саня сразу узнал его. Неделю назад, на Рабкоровской, именно этот мордоворот нацепил на него наручники, когда он незаметно подкрался к Питу.
– Как же так? Как же так? – бормотал парень. Шаталин выскочил из машины.
– Где твой хозяин? – спросил он телохранителя. Тот кивнул на дом. – Что ж ты стоишь, как истукан? Его надо спасать!
– Бесполезно. Здесь побывали люди Поликарпа. Я только что встретил их у переезда.
Саня огляделся по сторонам. У самых его ног лежала оторванная голова охранника. Она безумно взирала на мир всего одним, вылезшим из орбиты глазом.
Он уже и забыл, что такое бывает на свете!
Откуда-то из-за ворот донеслись всхлипывания и причитания. Шаталин подумал, что кому-то еще нужна помощь, и бросился во двор. Там на земле корчилась пожилая женщина, которой он никогда раньше не видел.
– Петя! Петенька! Что же ты наделал? – причитала она, будто хозяин дома устроил самосожжение.
Становилось невыносимо жарко. Шаталин решил вернуться к машине.
– Кто эта женщина? – на ходу спросил он телохранителя. – Мать?
– Нет. Горничная.
Это слово больно кольнуло Шаталина.
– Надо ее куда-нибудь увезти.
– Куда?
Разговор был бессмысленный. Ничего не оставалось делать, как сесть за руль и поскорее забыть этот кошмар, хотя кошмары никогда не забываются: как ни запихивай в сейф, как ни запирай на кодовый замок, они имеют неприятную особенность – навещать очевидца.
Женщина, причитающая над Питом, всю дорогу не выходила у него из головы. «А надо мной и поплакать будет некому!» – подумал он и прибавил скорость. Когда «крайслер» летел, а не ехал, душа наполнялась светом.
– Это, конечно, не то! – поддев вилкой щучью голову, говорил один.
– Разве они понимают в рыбе, эти гои? – подражая еврейской интонации, махал руками другой.
Они пили красное вино и ели фаршированную рыбу, специально доставленную на квартиру Мишкольца из ресторана. Горел семисвечник. Стол был уставлен яствами.
Кого еще мог пригласить Владимир Евгеньевич к себе на субботу (на святую субботу!), если не лучшего друга Балуева? Геннадий всячески старался оправдать свое присутствие в этом доме, веселясь и балагуря, как и принято в праздник.
– Ай-ай-ай! – качал он головой, изображая старого ребе. – Что в Талмуде сказано по этому поводу?
– В Талмуде сказано, что надо выпить за здоровье рыжего Гены, который на днях улетит в Рио-де-Жанейро! – богохульствовал Мишкольц.
– Я – не рыжий! – возмутился Балуев. – И никуда я не полечу!
Они уже изрядно выпили и поэтому могли себе позволить всякие несуразности.
– А я говорю, полетишь! – настаивал Володя. – Спляшешь у них на карнавале самбу! И точка!
– С удовольствием, Вова, спляшу, но только ты не учел, что у этих муда… – извиняюсь! – у этих католических гоев карнавал не приурочен к празднику Рош гашон <Иудейский Новый год празднуется в сентябре.> и проводится аж в феврале!
– Надо же, какие финтифлюшки! – присвистнул Мишкольц.
– Ты это насчет ихних баб?
– А что?
– Бабы у них – закачаешься!
– Мы и так уже с тобой качаемся!
– Я больше не пью! – заявил Балуев.
– Суббота! – развел руками Владимир Евгеньевич. – Обязан.
И они выпили еще. И еще закусили. И ни разу не заговорили о делах, если не считать анекдота про мафию, любимого анекдота Геннадия, который он не смог в этот праздничный день утаить от шефа. Мишкольц выслушал анекдот с интересом, посмеялся, а потом с умным видом (насколько это было возможно в его состоянии) выдал следующее.
– Историческая справка, – предупредил Володя, ткнув пальцем в небо. – Да будет тебе известно, мой друг, что мафия существовала всегда! Как ты думаешь, мой друг, в Древнем Египте была мафия?
– Тебе лучше знать, Вова, вас оттуда изгнали!
– Мне лучше знать, – подтвердил Мишкольц. – В Древнем Египте была мафия жрецов! И в Древней Греции была мафия, и в Древнем Риме. Я уж не говорю о средних веках, о папах римских, о всяких там монашеских орденах. А чего стоит масонская ложа? Или коммунистическая партия? Все, кого объединяет общее дело, – это мафия! «Коза ностра» – «наше дело»!
– Кстати, о нашем деле… – начал Балуев, но тот его перебил:
– Ша, Гена, ша! Сегодня никаких дел! Соблюдай субботу!
– Да это и не дело вовсе, а так – безделица, – стал выкручиваться помощник.
– Что за безделица? – заинтересовался Володя.
– Мне тут одна хорошая знакомая на телевидении предложила сделать передачу о частном собрании картин господина Мишкольца.
– Это ты называешь говорить не о делах? Так и знал, сядешь в субботу за стол с гоем – нарушишь субботу!
– Там, где один раз нарушишь, нарушишь и другой! – изрек Геннадий почти талмудическую мудрость.
– Черт с тобой! Что там с телевидением?
– Я просто подумал, сколько можно консервировать «мирискусников»?
Народу тоже охота посмотреть! А что может быть лучше телевидения?
– Мне нравится, как ты за меня подумал о моей коллекции!
