Руджиеро неуверенно улыбнулся.
— Я понял, — по-франкски ответил он.
— Теперь я сообщу, что он может довериться своим провожатым, — объявил Сен-Жермен и опять обратился к слуге: — Не доверяй никому и постарайся как можно скорее удрать.
— А вы? — В синих глазах Руджиеро блеснула тревога. — Когда вы сами последуете за мной?
— Как только представится случай, — спокойно откликнулся Сен-Жермен.
— Нет, — голос Руджиеро окреп. — Я отберу у кого-нибудь меч, и мы будем драться, пока не погибнем.
— Руджиеро, старый упрямец, делай, что тебе говорят!
Обернувшись к Тамазрайши, Сен-Жермен пояснил:
— Мой слуга немного встревожен и просит меня вооружить его, что никому, как мне кажется, не должно повредить.
Он вынул из-за пояса катану и протянул ее Руджиеро.
— Во имя всех забытых богов возьми это и уходи.
— Да, господин! — Слуга, слегка кланяясь, принял меч. — Будут ли сделаны другие распоряжения?
Сен-Жермен вглядывался в раззолоченный трон, но мысленно видел Рим времен Флавиев и арки еще не достроенного гигантского цирка, возле которых валялся израненный человек, а толпа нищих, глумясь, его добивала. Потом были громадные треугольные паруса, лихорадка, руки слуги, подающего ему миску с отваром, потом все это сменилось бешеной скачкой от развалин Милана, потом были Тунис, леса Польши, Ло-Янг…
— Нет, — сказал он, — более ничего. Уходи.
* * *
Обращение Судры Гюристара к своим подчиненным.
Всем, кому вверено охранять нашу рани и следить за порядком в стране!
Сестра покойного раджи Датинуша, недавно погибшего от руки им же самим взласканного раба, сделалась крайне опасной. В течение многих лет на ее странности и причуды смотрели сквозь пальцы, снисходительно полагая, что одинокой высокородной женщине дозволительно развлекаться вещами, заказанными всем остальным. Попустительство обернулось бедой, ибо вышеуказанная Падмири прельстилась посулами людей султаната, обещавшими подыскать ей мужа, способного сбросить раджу с трона и подмять под себя княжество Натха Сурьяратас. Сделка не завершилась успехом лишь потому, что мусульманскую миссию разгромили благочестивые люди, но Падмири не успокоилась, ибо плела не одну сеть интриг. Обнаружилось, что эта злонравная женщина приютила в своем доме одного странствующего инородца, связанного с потусторонними силами и оказавшегося на деле даже не человеческим существом, а ужасающим порождением Шивы, иногда и таким образом проявляющего свою власть.
Инородец этот довел Падмири до окончательного нравственного падения. Несмотря на почтенный возраст и высокое положение этой женщины, он вступил с ней в запретную связь, очевидно, с целью зачать существо, совсем уж невиданное доселе, и у нас нет гарантий, что Падмири не понесла.
Рани, узнав обо всем, тут же велела арестовать свою тетку, однако стража в ее обиталище никого не нашла. По словам слуг, вместе с их госпожой из конюшен исчезли и три лошади, хотя известно, что Падмири, как и любой женщине, всегда претила верховая езда. Несомненно, кто-то взялся ей помогать, однако да не смутит этот факт всех вас, призванных пойти по следу преступницы во имя искоренения страшной заразы, которая в ней сидит. Ищите повсюду, бдительно, неустанно. Тех, кто схватит ее, ждет награда. Только помните, что беглянку следует сразу же везти во дворец. Еще помните, что награда будет двойной, если Падмири доставят в храм на реке Кудри до окончания там проходящих молений. Наша рани вполне обоснованно полагает, что укоризна, исходящая от черной богини, смутит развращенную преступлениями беглянку и благотворно воздействует на нее.
Такова воля рани, и всем надлежит ее с рвением исполнять!
Судра Гюристар,
начальник дворцовой стражи,
в первый год правления Тамазрайши
ГЛАВА 11
Дважды ее едва не выбрасывало из седла. Она спасалась лишь тем, что цеплялась за гриву руками. Однажды лошадка, напуганная внезапным шумом в лесу, чуть не ударилась вскачь. Верховая езда изматывала, мышцы таза, непривычные к такого рода усилиям, жутко болели, но передвижение по широким дорогам ей было заказано: там могли встретиться стражники, а их следовало сторониться. По крайней мере до тех пор, пока не выяснится, отдан им приказ задержать ее или нет. Тропинки же, по каким пробиралась кобылка, были узки, извилисты и круты.
Где-то к вечеру впереди послышался говор. Падмири с трудом натянула поводья, отжимая лошадь к кустам. К ней приближалась горстка угрюмых селян, обвешанных темными венками; в их корзинах что-то возилось.
— Стойте! — приказала Падмири, повелительно вытянув руку.
— Мы не можем задерживаться, добрая госпожа, — сказал ветхий старец. — Скоро зайдет солнце, а идти еще далеко.
— Но… куда же вы направляетесь? — Падмири поморщилась. Чем-то уж очень зловещим веяло от однотонных венков.
— В храм на берегу Кудри, — поступил еле слышный ответ.
— Зачем?
— Рани велела каждому принести свою жертву, — утомленно помаргивая, пояснил старец. Он хлопнул по крышке корзинки, послышался визг.
— А что же сама рани? — потребовала ответа Падмири, ощущая, как в ней нарастает гнетущее беспокойство.
— Она-то и совершит весь обряд. — Старец потупился. — Не хочу оскорбить достойную госпожу, но у нас нет времени на разговоры. Мы спешим.
— Разумеется.
Падмири придержала кобылу, позволив селянам пройти. Голова ее пошла кругом от невеселых раздумий. Эти селяне, бредущие в храм черной богини, живность в корзинах, мрачного вида венки… Все это настораживало и странным образом подвёрстывалось к событиям в ее доме. Неужели она не сыщет защиты и во дворце? Ей припомнились слухи о загги, они лишь усилили беспокойство. Падмири попыталась взять себя в руки. Тамазрайши — юное, прекрасное, очаровательное существо. Что ей в черной богине, когда существует Парвати? Кали, правда, тоже Парвати, но самая неприглядная и разрушительная ее ипостась! Это соображение повергло Падмири в уныние, она развернула кобылу, пусть бредет за людьми. Во дворце молодой рани нет, домой возвращаться бессмысленно… Что же ей остается? Не ночевать же в лесу! Возле храма, по крайней мере, что-нибудь прояснится, а там, возможно, сыщется и какой-то приют…
Лошадь, почуяв что-то, громко заржала, чем отвлекла Падмири от дум. Сумерки быстро сгущались, превращая каждое дерево в исполина, готовящегося расправить затекшие члены и шагнуть на тропу. Да и кобылка явно чего-то боялась, стригла ушами, дергала мордой и дальше не шла. Падмири нерешительно похлопала лошадь по шее, припоминая фразы, которыми брат успокаивал своих скакунов.
На тропе что-то пошевелилось, издавая странные звуки, потом земля зашуршала, словно по ней пробирался огромный паук. Кобыла взвилась на дыбки, Падмири сдавила ей шею, и это инстинктивное действие не позволило перепуганному животному кинуться в сторону и выбросить всадницу из седла. Звук повторился. Падмири прищурилась и различила во мраке смутно белеющее, колеблющееся пятно.
