Биргитта колебалась, задать ли вопрос, который исподволь сложился в мозгу.
— Вы, случайно, не заходили в мой дом позавчера ночью? В мой кабинет?
Хо, похоже, не поняла вопрос. Биргитта повторила. Хо недоуменно покачала головой:
— Я жила в гостинице. Зачем мне, как вору, пробираться в ваш дом?
— Я просто спросила. Меня разбудил какой-то звук.
— Но в доме кто-то побывал?
— Не знаю.
— Что-нибудь пропало?
— Мне показалось, бумаги лежали в беспорядке.
— Нет, — ответила Хо. — Я в вашем доме не была.
— Вы здесь одна?
— Никто не знает, что я поехала в Швецию. Даже муж и дети не знают. Думают, я в Брюсселе, куда часто наведываюсь.
Хо достала визитную карточку, положила перед Биргиттой. На карточке стояло ее полное имя — Хо Мэйвань, — адрес и несколько телефонов.
— Где вы живете?
— В Чайнатауне. Летом по ночам иной раз очень шумно. Но мне все равно нравится там жить. Маленький Китай в центре Лондона.
Биргитта спрятала визитку в сумку. Потом проводила Хо на вокзал, удостоверилась, что та села в нужный поезд.
— Мой муж работает поездным кондуктором, — сказала она. — А ваш?
— Мой муж официант. Потому мы и живем в Чайнатауне. Он работает в ресторане на первом этаже.
Биргитта Руслин смотрела, как копенгагенский поезд исчез в туннеле.
Она пошла домой, приготовила поесть и вдруг поняла, до чего же устала. Решила все-таки посмотреть новости, легла на диван и уснула перед телевизором. Разбудил ее телефонный звонок. Стаффан, из Фуншала. Связь была плохая. Он поневоле кричал, чтобы перекрыть шум. Кое-как Биргитта поняла, что им там хорошо и весело. Связь резко оборвалась. Биргитта ждала, что он позвонит снова и все будет без происшествий. Смерть Хун казалась настолько нереальной, что совершенно не укладывалась в голове. Но уже когда Хо рассказывала об этом, она почувствовала: что-то здесь не сходится.
Жаль, надо было расспросить Хо поподробнее. Но она так устала после сложного судебного процесса, что попросту не смогла. А теперь уже поздно. Хо ехала домой, в свой английский Чайнатаун.
Биргитта зажгла свечу в память Хун, потом, покопавшись в книжном шкафу, разыскала карту Лондона. Ресторан располагался рядом с площадью Лестер-сквер. Однажды она сидела в тамошнем маленьком сквере со Стаффаном, смотрела, как народ снует туда-сюда. Дело было поздней осенью, они отправились в эту поездку наудачу, без всякой подготовки. А позднее именно она стала особенным, бесценным воспоминанием.
Спать Биргитта легла рано, поскольку назавтра нужно было снова быть в суде. Процесс по делу женщины, жестоко обращавшейся с родной матерью, будет не столь сложным, как слушания по делу четверых вьетнамцев. Но появиться в зале суда усталой недопустимо. Самоуважение не позволяет. На всякий случай она приняла снотворное и погасила свет.
Процесс оказался даже проще, чем она ожидала. Обвиняемая внезапно изменила показания и созналась по всем пунктам, предъявленным прокурором. Защита тоже не преподнесла никаких сюрпризов, которые могли бы затянуть процесс. Уже без четверти четыре Биргитта закрыла слушания и сообщила дату в июне, когда будет оглашен приговор.
У себя в конторе она взялась за телефон и набрала номер худиксвалльской полиции, хотя заранее звонок не планировала. Молодой женский голос в трубке показался ей знакомым. Но не таким нервозным и напряженным, как минувшей зимой.
— Мне бы Виви Сундберг. Если она на месте.
— Только что прошла мимо. Как вас представить?
— Судья из Хельсингборга. Этого достаточно.
Виви Сундберг взяла трубку почти сразу же:
— Биргитта Руслин! Давненько вас не слышали.
— Вдруг надумала позвонить.
— Новые китайцы? Новые версии?
Биргитта уловила в голосе Виви Сундберг иронию и чуть не сказала, что новых китайцев у нее полным-полно. Однако ответила только, что звонит просто из любопытства.
— Мы по-прежнему считаем, что преступление совершил тот человек, который, увы, покончил с собой, — сказала Виви. — И хотя он умер, следствие продолжается. Мы не можем предать покойника суду, но можем объяснить живым, что произошло, а особенно почему.
— И вам это удастся?
— Пока рано делать выводы.
— Новые следы?
— Без комментариев.
— Другие подозреваемые? Возможные другие объяснения?
— Опять-таки без комментариев. Мы ведем широкомасштабное расследование с множеством сложных деталей.
— Значит, вы думаете, что взяли преступника? И у него действительно был мотив для убийства девятнадцати человек?
— Похоже, что так. Могу вам сказать, что мы привлекли всех мыслимых экспертов — криминологов, профилистов, психологов и прежде всего самых опытных детективов и криминалистов в стране. Профессор Перссон, разумеется, выражает очень большие сомнения. Но ведь это его всегдашняя позиция, верно? Никто другой ни к нам, ни к прокурору замечаний не имел. Но до конца расследования еще очень далеко.
— Мальчик, — сказала Биргитта. — Убитый, но не вписывающийся в общую картину. Вы нашли объяснение?
— Конкретного объяснения у нас нет. Хотя, разумеется, есть общая картина случившегося.
— Меня не оставляет одна мысль, — продолжала Биргитта. — Вам не показалось, что кто-то из убитых был важнее других жертв?
— Что вы имеете в виду?
— Ну, кто-то, с кем обошлись особенно жестоко. Или, может, убитый первым. А может, последним…
— На эти вопросы я ответить не могу.
— Скажите только: они для вас внове?
— Нет.
— А объяснение красной ленточке нашли?
— Нет.
— Я была в Китае. Посетила Великую стену. Стала жертвой уличного нападения и провела целый день в обществе очень суровых полицейских.
— Вот как, — сказала Виви Сундберг. — Вы пострадали?
— Нет, только испугалась. Но украденную сумку мне вернули.
— Выходит, вам все-таки повезло?
— Да, повезло. Спасибо, что нашли время поговорить со мной.
Закончив разговор, Биргитта еще посидела в конторе. Она не сомневалась, что привлеченные специалисты не стали бы молчать, если бы сочли, что расследование движется в тупик.
Вечером она совершила долгую прогулку, а потом час-другой просматривала новые винные проспекты. Выписала названия кой-каких красных итальянских вин, чтобы позднее сделать заказ, и посмотрела по телевизору старый фильм, который они со Стаффаном впервые увидели на заре своей совместной жизни. Джейн Фонда играла проститутку, краски блеклые, выцветшие, история странная, одежда вызывает улыбку, особенно модные тогда туфли на высоченной вульгарной платформе.
