нас возможности делать технически продвинутые машины, мы стали строить вот такие паровики. Но миром победившего стимпанка нас, увы, назвать нельзя. Алина, может, сводим твоих ребят в Dampfmaschinenmuseum?
— А это что? — удивилась Алина. — В моё время такого не было.
— Само собой, не было. Ты же усвистела с планеты сразу после Воссоединения. А музей организовали чуть позже, когда наладили производство высокотехнологичной техники, и кое-какие машинки времён нашего детства стали выходить из употребления. Это в Миллербахе, там у Ахтенмейлебергверк был огромный ангар. Вот в нём это дело и собрали. Зимой оно вообще-то не очень работает, но я постоянно таскаю туда студентов, так что меня все знают, договорюсь.
С этими словами Петер затормозил около огромного навеса, из-под которого вырывались клубы пара.
— Это Паузетка, лучший в городе хайзесбад.
— Что, уже совсем никто не помнит, что правильно говорить не Паузетка, а Паужетка? — удивилась Алина.
Петер что-то сделал с заслонками на топке котла и полез из машины наружу через водительскую дверь.
— А вода в котле не замёрзнет, пока мы будем там сидеть? — поинтересовался Карл, выбравшись из машины.
— Не замёрзнет. Я сейчас переключил топку в экономичный режим. В нем она на одной закладке угля часов двенадцать поддерживает в кабине плюсовую температуру.
Они вошли в стеклянные двери и оказались между двумя стеклянными стенками. За той, что внутри, блестели два ряда круглых бассейнов. В большинстве из них сидели люди, а посредине плавал круглый плотик, на котором стояли тарелки и бокалы.
— Снимайте с себя всё прямо здесь, и бегом туда, — пояснил Петер инопланетянам. — Здесь не слишком жарко, но там внутри очень влажно, и одежда сразу отсыреет, в чём нет ничего хорошего. Наш бассейн двенадцатый, единственный пустой.
Внутри и правда было тепло — не так, как в бане, но всё же. Однако, потрогав ногой воду в бассейне, Карл предпочёл пока остаться снаружи.
— Что такое? — спросил подошедший Петер. — А, воду перегрели? Ничего, сейчас мы это поправим, — он протянул руку к заслонкам, торчавшим на краю бассейна. Через пару минут в воду действительно можно было влезать.
Горячая расслабляющая ванна — как раз то, что нужно после возни с контейнерами на морозе. Вода в бассейне была солоновата на вкус и слегка пузырилась. Карл и Лада уселись на дно, прислонившись к стенке, и расслабились, почти потеряв представление о времени. Более привычные к такому времяпрепровождению Петер и Алина вели неспешную беседу.
— Ну как, ты нашла свою пылинку дальних стран?
— Ты про что?
— Помнишь свои любимые стихи детства?
Ты помнишь, в нашей бухте сонной
Спала зелёная вода,
Когда кильватерной колонной
Зашли военные суда.
Четыре серых, и вопросы
Нас волновали битый час,
И загорелые матросы
Ходили важно мимо нас.
Мир стал заманчивей и шире,
И вдруг суда уплыли прочь.
Нам было видно, все четыре
Зарылись в океан и в ночь.
И вновь обычным стало море,
Маяк уныло замигал,
Когда на низком семафоре
Последний отдали сигнал.
Как мало в этой жизни надо
Нам, детям, и тебе, и мне,
Ведь сердце радоваться радо
И самой малой новизне.
Случайно на ноже карманном
Найди пылинку дальних стран,
И мир опять предстанет странным,
Закутанным в цветной туман.[31]
Вот ты тогда решилась вырваться из нашего захолустья — и как оно?
— Не жалею, это уж точно. Хотя на самом деле большой разницы нет. Для фермера мир — это его огород, для таксиста город, для лётчика — планета. А для меня сейчас мир — это пять десятков планет. Ну и что? Подними глаза в небо, и ты увидишь миллиарды звёзд, до которых нам ещё тянуться и тянуться. Отдать эти пятьдесят миров обратно я не хочу — пробовала уже, когда с Максимом сидела. За пять лет совершенно извелась каждый день видеть на небе одно и то же солнце. Но я прекрасно понимаю, что между одним и пятьюдесятью разница небольшая.
— А что с мечтой о военной карьере?
— Сначала не хватило умения пилотировать. Потом пошла в торговый флот, надеясь, что рано или поздно случится набор добровольцев из Торгфлота. Такое в ВКФ иногда бывает, когда где-нибудь сдают много новых кораблей, и на их укомплектование не хватает выпускников академий. Но один раз такой набор случился, когда я сидела с ребёнком. А второй раз, года три назад, меня отговорил Торвальдыч. Я уже была вторым механиком на «Марианне», а он — стармехом, и хотел передать корабль мне. И передал — четыре скачка назад. А ты тут как?
— Учу студентов помаленьку и мечтаю начать строить здесь свои корабли. Ты мечтала о Пространстве для себя, и ты его получила. А я хочу Пространства для своего мира. Но пока не получается.
— Пространство… как иронично это звучит! Нет другой профессии, где приходится столько времени проводить в тесном помещении без возможности выйти. Зато каждые два месяца — новый мир. Но зачем тебе Пространство для мира? Ради тех цветных кружочков, в которые превращаются три точки на небосводе, которые мы в детстве разглядывали в телескоп? Боюсь, ты вряд ли их достигнешь. Ни в одном из пятидесяти миров не занимаются активным исследованием внешних планет, не то что их освоением. Даже под Арктуром, где от Древних нам достались два пригодных для жизни спутника Супера, этот самый Супер — не более чем большой зелёный круг в небе Двух А, то есть Атлантиса и Авалона. Только в Солнечной системе немножко занимаются изучением своих внешних планет. Но их там десять миллиардов, они могут себе это позволить. А мы — взлетели с планеты, подошли поближе к звезде, в скачковую зону, перепрыгнули к другой звезде — и скорей обратно, под кислородную атмосферу. Я тут под Сириусом смотрела фильм, снятый землянами из МИСС про историю исследования спутников Юпитера и Сатурна. Удивительно красивые миры. И таких под каждой звездой по несколько штук рядом с обитаемой планетой. Но человек там жить не может, — Алина невесело усмехнулась. — А вот шияары бы смогли. Чем больше я узнаю про то, как устроена Вселенная, тем меньше их понимаю. Мы с ними прекрасно ужились бы в этой системе, не стремись они лишить нас возможности летать. Сейчас все эксперты убеждены, что нашу
