считали положительным влиянием на меня Харитонова, если моя точка зрения никого не устраивала, в этом видели мою незрелость. Все забыли, что первой идею театрализованных экскурсий озвучила я. Сейчас этот вид пользовался большим спросом, особенно среди детских групп. А они посещали наш музей довольно часто. Были и другие идеи, которые с моей подачи воплотили в деятельности музея после моего возвращения с обучения в Питере, но я ведь ездила не одна, и мои заслуги в этих начинаниях померкли наряду с идеями Харитонова.
И на фоне всего этого вдруг мы узнаем, что Жанна Михайловна собирается на пенсию. Зимой ей исполнилось пятьдесят пять, и она устроила для всех коллег небольшое застолье, чтобы его отметить. В ходе празднования не мог не прозвучать вопрос: будет она продолжать работать или пойдет на заслуженный отдых. Она ответила твердо и уверенно, что если руководство удовлетворено ее работой, то она бы хотела еще год или два поработать на своей должности. Трегубов не возражал, и вопрос с выходом на пенсию был закрыт. По крайней мере, на год.
Но неожиданно, спустя два месяца, она поменяла свое решение и оповестила о том руководство, и нас в том числе. Я видела, как довольно потирала руки Лилия Дмитриевна, уже мысленно готовясь занять ее место, и я понимала, что под ее руководством работать будет не так сладко, как с Жанной Михайловной. Лилия Дмитриевна меня не любила, и постоянно была чем-то недовольна в моей работе. Не раз я слышала, стоя под дверями отдела, что своим положением в музее обязана исключительно любовной связи с Харитоновым, а без него я ноль без палочки. Умею хорошо болтать, да и только.
Я никогда не жаловалась на нее Игорю, но он не был слепым и сам все видел. В тот вечер, когда Жанна Михайловна заявила о своем уходе на пенсию, Игорь заговорил со мной о ее приемнике. Я ждала, что он назовет имя Лилии Дмитриевны, и морально готовилась к таким переменам, а Харитонов возьми и выдай, что он предложил Трегубову назначить меня на должность руководителя отдела. Я молодая, перспективная женщина, с кучей сертификатов и дипломов, подтверждающих мою квалификацию, и было бы разумнее занять это место мне, чем Лилии Дмитриевне, которая «много пыжится, да толку мало». Я не понимала, как я могу перескочить через голову человека, проработавшего в музее больше двадцати лет, у которого тоже имелось немало заслуг в работе и соответствующая аккредитация, но Игорь просил по этому поводу не волноваться. Он возьмет все хлопоты на себя, и добьется, чтобы я заняла это место.
Но я так не могла. Да, я хотела сделать карьеру, но не переступая через головы своих коллег. Я возмутилась и стала с ним ругаться. Мне даже в мыслях было страшно представить реакцию Лилии Дмитриевны на такой поворот событий. Как после этого мы с ней сможем работать? Как коллеги будут смотреть на меня? Кто из них порадуется моими успехам и искренне признается, что я заслужила это место? Кем я была еще четыре года назад? Оператором, вносящим музейные экспонаты в электронный каталог. И вдруг такой прорыв. Ладно бы заслуженный. А то лишь потому, что я сплю с важной птицей, которая прочно свила свое гнездо в стенах нашего музея.
Игорь не понимал моего возмущения, и считал, что я снова чересчур заморачиваюсь. Что мне дело до других? Всем не угодишь. А доказать, что я заслуживаю этой должности, труда не составит. Не зря же он таскал меня по всяким семинарам и курсам, пришло время отработать полученные знания.
Он был настроен решительно, и я торопилась переговорить с Жанной Михайловной, пока планы руководства не вышли на всеобщее слушание. Я умоляла ее остаться.
– Жанночка Михайловна, пожалуйста, не уходите. Как же мы без вас? Вы еще так молоды и энергичны, без вас мы пропадем. У нас нет еще в коллективе такого стержня, как вы, который бы позволил нам почувствовать себя уверенно. Лилия Дмитриевна, конечно, хороший специалист, но она так импульсивна, ей бы еще с вами поработать, поднатореть.
– Ты Лильки боишься, что ли? Она конечно остра на язык, но баба-то неглупая, не станет лезть на рожон и трогать тебя.
– Жанночка Михайловна, но вы ведь хотели еще поработать, почему вдруг передумали?
– Да с внуками хочу больше времени проводить. Дети умаялись с ними, то сопли, то ветрянка, то еще какая беда, им помощь нужна.
– Да, я вас понимаю, сама не знаю, как бы без мамы справилась. Но… – И я решаюсь ей сказать, как есть. – Если вы уйдете, я это не потяну и наживу себе врага. Я ведь не конфликтный человек, мне этого не надо.
И я рассказала Жанне Михайловне о том, что было известно самой. Она тоже не понимала, как возможно организовать мне такой карьерный рост с моим опытом и моей категорией, и предположила, что это блеф и рассчитан на то, чтобы произвести на меня впечатление своим покровительством. Что на самом деле ничего у Игоря не выйдет, но участие в моем профессиональном росте вроде как должно упасть ему в зачет.
Я не хотела проверять возможности Игоря, и снова просила Жанну Михайловну хорошо подумать.
И она подумала. И решила остаться.
Лилия Дмитриевна была разочарована, и даже не пыталась это скрыть. Она попрекала Жанну Михайловну в переменчивости настроения, которая сбивает остальных с толку, и просила в следующий раз взвешивать свои решения, прежде чем выдать их на публику. А то она теперь чувствует себя немножко униженной, оставшись не у дел.
Игорь разозлился и назвал Жанну Михайловну шавкой-пустолайкой. Не в лицо, конечно. В разговоре со мной. Но и в лицо не особо подбирал выражения. Мне было стыдно за Игоря перед Жанной Михайловной, и я просила за него прощения.
– Мне с ним не жить, что мне на него обижаться? А ты держись, девочка. Он, конечно, лоб расшибет для тебя, но остальных перетопчет.
Но инцидент был исчерпан и скоро о нем забыли.
Тогда же я стала понимать, что устала от Игоря. Его стало слишком много для меня. На работе и дома, в кафе и ресторанах, в клубе и на выставках – везде мы были вместе. Я все также влекла его, но моя страсть начала утихать. Я полюбила дни, когда он отсутствовал. Тогда я могла побыть в тишине и покое. Особенно нравилось засыпать и просыпаться одной. Редко, когда мне удавалось с ним рано уснуть и выспаться по
