вызывавшие легкое головокружение. Вплотную к Шарису присела хрупкая брюнетка – ее волосы опустились ему на плечо. В одной руке она держала бокал темно-лилового вина; когда в музыке наступил перерыв, она попробовала вино и предложила бокал Шарису.
Захваченный участием в чудесном оркестре, Шарис рассеянно взял бокал и уже поднес его к губам, когда стоявший сзади Эйлас перегнулся над балюстрадой и выхватил вино у него из руки:
– Шарис, что ты делаешь? Пойдем, пора спать! Завтра уедем из этого замка сновидений – они опаснее оборотней Тантревальского леса!
Шарис медленно поднялся на ноги, взглянув на продолжавшую томно сидеть девушку:
– Мне нужно идти.
Втроем они молча вернулись в спальню, где Эйлас взял Шариса за плечо:
– Ты почти пригубил вино.
– Я знаю.
– Ты еще что-нибудь пил?
– Нет, – неуверенно ответил Шарис. – Я поцеловал эту девушку – она выглядит и говорит как… как первая любовь. Она пила вино, у нее на губах оставалась капля. Я почувствовал вкус этой капли.
Эйлас застонал:
– Придется найти противоядие!
В сопровождении Гарстанга он снова обошел всю виллу, но лорда Дальдаса нигде не было.
Огни начинали гаснуть – Эйлас и Гарстанг вернулись в свою комнату. Шарис уже спал – или притворялся, что спит.
Наутро высокие окна озарились ярким солнечным светом. Шестеро путников встали, хмуро поглядывая друг на друга. Эйлас напряженно сказал:
– Оставаться больше нельзя. Поехали! Закусим по дороге.
У ворот их ждали оседланные лошади, хотя привратника не было. Не желая узнать, чтó он увидит, если обернется, Эйлас вскочил в седло и пришпорил коня, решительно глядя вперед. Он заметил, что его спутники сделали то же самое.
– Дорога уходит вдаль – забудем дворец сновидений!
Все шестеро в развевающихся плащах унеслись галопом. Проехав примерно милю, они остановились, чтобы перекусить. Шарис сидел в стороне. Он вел себя рассеянно и не пожелал завтракать.
Эйласу показалось странным, что Шарис, по-видимому, осунулся и похудел за ночь: одежда держалась на нем слишком свободно, куртка висела, словно подвешенная на крючке.
Эйлас вскочил на ноги, но Шарис уже соскользнул на землю, как в обмороке; на траве лежала только одежда. Эйлас опустился на колени, схватил пустой рукав. Шляпа Шариса откатилась в сторону, его застывшее лицо – маска из бледного пергамента – исчезало, не растворяясь, но словно отворачиваясь в сторону, которой не было.
Эйлас медленно поднялся на ноги и обернулся – он хотел вернуться и вырвать Шариса из костлявых рук смерти. Бод подошел и хрипло сказал:
– Поехали. Что упало, то пропало – позади уже ничего нет.
Дорога мало-помалу уводила путников направо и через некоторое время стала заметно подниматься и опускаться по холмам. Почва становилась тощей, появились скальные обнажения; лес сперва поредел, превращаясь в отдельные поросли чахлого дуба и тиса, после чего отступил на восток.
Ветер крепчал, по небу неслись облака, и пятеро всадников то выезжали на солнце, то погружались в тень.
Закат застал их посреди бесплодного плоскогорья, усеянного большими, а иногда и громадными гранитными валунами, пористыми от ветра и дождя. Гарстанг и Каргус называли эти беспорядочно разбросанные глыбы «бараньими лбами».
Отряд остановился у ручья. Приготовив постели из охапок папоротника-орляка, путники провели не слишком приятную ночь, но их ничто не потревожило, кроме жалобного свиста ветра среди камней.
На рассвете пятеро уже были в седлах и ехали на юг по Тромпаде – в этих местах не более чем тропе, блуждающей среди «бараньих лбов».
К полудню дорога круто спустилась с плоскогорья к Сиссу и продолжалась на юг по берегу реки.
Через несколько часов они оказались на развилке. С трудом разбирая надпись на почти уничтоженном временем придорожном знаке, Эйлас и его товарищи поняли, что к юго-востоку отходила Горночинная дорога, тогда как Тромпада продолжалась по мосту через Сисс и дальше на юг по берегу реки.
Всадники переехали через мост и в полумиле за ним встретили пожилого крестьянина, ведущего под уздцы осла, навьюченного хворостом.
Эйлас поднял руку – старик в испуге отшатнулся:
– Что вам нужно? Если вы хотите меня ограбить, с меня нечего взять. Впрочем, с меня нечего взять даже в том случае, если вы не грабители.
– Не болтай глупости! – прервал его Каргус. – Где здесь ближайшая приличная гостиница?
Владелец осла сморгнул в явном замешательстве:
– Ближайшая, да еще и приличная? Вам нужны две гостиницы, что ли?
– Одной достаточно, – пояснил Эйлас.
– В наших краях гостиниц мало. Если вы не слишком привередливы, вам подойдет «Старая башня» – это постоялый двор, он просто так называется.
– Мы привередливы, но не слишком, – заверил крестьянина Ейн. – Где этот постоялый двор?
– Езжайте вперед – в двух милях отсюда дорога поворачивает в горы; в этом месте боковая тропа поднимается к «Старой башне».
Эйлас бросил старику грош:
– Будь здоров – и спасибо!
На протяжении двух миль путники ехали вдоль реки. Солнце уже опускалось за горы – тени растущих над берегом сосен и кедров удлинялись, покрывая дорогу частыми полосами.
Над Сиссом возвышался утес; здесь Тромпада резко поворачивала вверх. По лесистому основанию утеса зигзагами поднималась тропа – туда, где на фоне неба темнела высокая круглая башня.
Поднявшись под осевшую, покрытую лишайником каменную стену, всадники обогнули башню и выехали на ровную площадку над рекой, блестевшей далеко внизу. От древней крепости оставались только угловая башня и пристройка. Ожидавший у входа подросток отвел лошадей под частично обвалившиеся своды большого зала, ныне служившего конюшней.
Пять странников взошли в башню по ступеням и оказались в помещении, величественную мрачность которого не нарушало наличие признаков суетной жизнедеятельности. Языки пламени, бушевавшего в камине, озаряли дрожащим светом огромное цилиндрическое пространство. Пол был выложен плоскими каменными плитами; на голых каменных стенах не было никаких гобеленов или занавесей. Высоко над головой внутренность башни опоясывал кольцевой балкон; выше, в тени, виднелся еще один, а над ним, уже почти незаметный во мраке, угадывался третий.
У камина стояли грубо сколоченные столы и скамьи. Напротив камина горел другой огонь, поменьше, – там, за прилавком, энергично суетился над горшками и сковородами старик с вытянутой костлявой физиономией и каймой редкого белого пуха вокруг лысины. Казалось, у него было шесть рук, и все они что-то доставали, трясли и перемешивали. Поливая жиром барашка на вертеле, он встряхнул огромную сковороду с голубями и перепелами и тут же, пользуясь чугунными захватами, переставил несколько горшков, чтобы они надлежащим образом нагревались или, наоборот, охлаждались.
Некоторое время Эйлас с благоговением наблюдал за кулинарной акробатикой, поражаясь ловкости старца. Наконец, дождавшись паузы в представлении, он спросил повара:
– Скажите, пожалуйста, вы здесь
