для меня сделал, как его не любить?
Хельмут хмыкнул — хоть в чём-то он был с Кристиной солидарен.
— Но Генрих ведь не железный, — продолжала она, с каждым словом голос её звучал всё громче и увереннее. В глаза Хельмуту она не смотрела, нарочно отводя взгляд всякий раз, когда он пытался всматриваться в её лицо. — Он не может меня вечно опекать. А тут он приехал, два дня его не было, и я сразу набросилась на него со своей беременностью, ни разу, кажется, не улыбнулась за то время, что он дома, ничего хорошего не сказала, только про…
Она сделала паузу, чтобы перевести дух, и Хельмут не преминул ею воспользоваться — он был рад, что Кристина решилась выговориться ему, но она стала говорить так быстро, что он не успевал за её мыслями.
Он положил руку ей на плечо и участливо сказал:
— Почему он сейчас ушёл, хлопнув дверью?
Кристина посмотрела на его ладонь с недоверием, будто ожидала, что сейчас он её ударит… Потом наконец подняла взгляд и ответила:
— Я сказала, что не хочу никакого наследника, если мне от этого так плохо… К тому же у меня и так куча дел, я приняла Нолд в наследство, и не сказать, что моя земля после войны в идеальном состоянии! Все от меня чего-то хотят, у меня толпы просителей, неслыханные расходы, кипы писем приходят каждый день, я не знаю, что мне делать с налогами, а беременность теперь будет забирать последние силы… И что я не хочу… Я погорячилась, признаю! Но он сказал, что это и его ребёнок тоже и что я не имею права такое говорить… Я впервые увидела его таким… — Она покачала головой. — Он впервые злился на меня. А потом он ушёл, и я никак не успела исправить ситуацию.
— Да, тяжёлый случай, — вздохнул Хельмут.
— И это всё, что ты можешь сказать? — нахмурилась Кристина, чуть отпрянув.
Ему пришлось убрать руку с её плеча. Ну вот, началось…
— Извини, — вдруг стушевалась она. — Вот, слышишь, я перед тобой извиняюсь, невиданное дело, да? — Она вновь рассмеялась, но уже не так истерично, скорее, с горечью. — А перед Генрихом я извиниться не успела, потому что он ушёл. А я ведь на самом деле так не думаю! — с жаром добавила Кристина, схватившись за предплечье Хельмута — он даже вздрогнул от этого прикосновения и едва ли не на инстинктивном уровне ощутил брезгливость, будто сейчас она испортит его новенькую шёлковую рубашку нежного сиреневого цвета с золотой вышивкой и кружевом на манжетах… Но смог преодолеть эту совершенно устаревшую и неуместную брезгливость и положил свою ладонь поверх её ладони. — Раз уж мы зачали этого ребёнка, ну… Конечно, он должен родиться. Конечно, я хочу, чтобы он родился, и я буду любить его, просто сейчас я очень испугана и растеряна. Я думаю, Генрих как мужчина просто до конца меня не понимает.
— Хочешь, я с ним поговорю? — неожиданно для себя предложил Хельмут. — Передам, что ты сожалеешь, и тогда он придёт и примет твои извинения…
И по-хорошему извинится сам. Хельмуту сложно было представить, чтобы Генрих разозлился на свою драгоценную жену, с которой он прежде пылинки сдувал и защищал её от любых угроз и опасностей. И вот это случилось — и почему? Из-за того, что она сказала какую-то глупость. Не верилось, но Хельмут здесь был на стороне Кристины. Она же не виновата, что боится и переживает, ей просто нужны помощь и поддержка, а уж точно не ссоры, пренебрежение и пустые обиды.
— Если можешь, пожалуйста… — вдохнула Кристина и вновь ненадолго отвернулась.
Однако не убрала руки с его локтя… Вдруг подсела поближе и уткнулась лицом в его плечо.
Хельмут опешил — уже в который раз за утро, не многовато ли? Ему прежде доводилось обнимать Кристину: поздравляя со свадьбой и во время того разговора по пути на остров Зари, когда они вроде наконец поняли друг друга и примирились… Но сейчас это было не дежурное объятие на мгновение, она искренне тянулась к нему, потому что с мужем случился разлад, а иных близких людей у Кристины не осталось. Даже её любимая горничная, с которой они всю войну были не разлей вода, куда-то исчезла.
В комнате в тот миг стало чуть светлее: лёгкий сквозняк слегка пошевелил шторы, и тонкий солнечный луч всё же пробрался внутрь, разгоняя сумрак.
Хельмут сдержанно погладил Кристину по спине, не решаясь на что-то большее.
— Я прямо сейчас с ним поговорю, — пообещал он. — Не знаешь, куда он мог пойти?
— Я думаю, в кабинет, — послышался глухой голос Кристины, однако в нём вдруг робко зазвенели радость и облегчение.
* * *
Путь от спальни до кабинета показался Хельмуту бесконечным. Даже льющийся из стрельчатых окон холодный зимний свет, заполнившая коридор свежесть, улыбки на людских лицах — утро продолжалось, устать ещё никто не успел — не приносили облегчения.
Генрих был другом Хельмута, сколько он себя помнил. Они дружили с детства, чему поспособствовали их матери, которые сами были хорошими подругами. И теперь они могли бы гордиться своими сыновьями, ибо те всегда помогали друг другу, поддерживали, да и не только — было же между ними и нечто большее… Хельмут покачал головой, стараясь отогнать неуместные мысли прочь.
Он часто забывал кое-что важное: Генрих был ещё и его сюзереном. Забыл и сейчас, пообещав Кристине с ним поговорить. Кто он, Хельмут, такой, чтобы требовать от своего лорда помириться с женой? Имеет ли он вообще право объяснять, как ему выстраивать с ней отношения? Если Генрих сейчас велит ему замолчать и не лезть не в своё дело, он будет вынужден подчиниться… А Кристине наобещал уже…
И не сразу Хельмут вспомнил, что она теперь тоже стала его сюзеренкой. После её с Генрихом свадьбы Нолд и Бьёльн объединились, а оба супруга стали соправителями с равной властью. И Хельмут по дурости своей оказался между двух огней, между молотом и наковальней.
Снова Кристина портит ему жизнь. И зачем он пустил в сердце эту ненужную жалость к ней, это глупое сострадание? Что за дьявол вообще завёл его в её спальню и заставил утешать её, рыдающую, а не в очередной раз посмеяться, подколоть и уйти?
Хельмуту внезапно захотелось просто быстро собрать вещи, вскочить на коня и уехать домой, по пути прихватив Софию Даррендорф. Правда, тогда он рисковал быть казнённым ни дать ни взять за нарушение приказа…
Он набрал в грудь побольше воздуха и осторожно постучал
