— Я хочу, чтобы духу его больше не было в моей клинике, сенатор, — вежливо, но настойчиво заявил Тахион. Он сложил руки домиком, и его странные сиреневые глаза, устремленные на Грега, потемнели от давней боли. — Мне и без того пришлось порядком натерпеться от вашего правительства и той охоты на ведьм, которую оно устроило. Я не хочу больше иметь с ним ничего общего. Только не подумайте, сенатор, что это камень в ваш огород, с вами было очень приятно работать, и вы оказали мне неоценимую помощь, но хотелось бы, чтобы моя клиника и впредь оставалась как можно дальше от политики. Я намерен лишь помогать джокерам, и ничего более.
Грег мог лишь молча кивать. Он подавил побуждение напомнить доктору, что именно та политика, подальше от которой он так хотел держаться, оплачивала если не все, то очень многие счета клиники. Голос его был полон сочувствия.
— И я тоже заинтересован в том же самом, доктор. Но если мы просто уволим шпиона, КГБ через несколько месяцев заменит его новым. У нас работает новый туз, я поговорю с ним.
— Поступайте так, как считаете нужным, сенатор. Я не вмешиваюсь в ваши методы, пока они не затрагивают клинику.
— Я позабочусь о том, чтобы это и впредь оставалось так.
Краем глаза сенатор заметил, что Эми и Анжела возвращаются к столику.
— У вас здесь встреча с Томом Миллером? — поинтересовался Тахион, вздернув бровь. И едва заметно кивнул головой в сторону столика Грега, где Джон все еще представлял друг другу сидящих.
— С карликом? Да. Он...
— Я знаком с ним, сенатор. Полагаю, что на его совести немало смертей и нападений, которые произошли в Джокертауне за последние несколько месяцев. Он жестокий и опасный человек, сенатор.
— Именно поэтому я и хочу упредить его.
— Что ж, удачи, — сухо заметил Тахион.
* * *
ДСО ГРОЗИТ ВСПЫШКОЙ НАСИЛИЯ, ЕСЛИ ПУНКТ
О ПРАВАХ ДЖОКЕРОВ БУДЕТ ОТКЛОНЕН
«Нью-Йорк таймс», 14 июля 1976 года
* * *
Сандра Фэйлин смотрела на приближающегося к столику Грега Хартманна со смешанными чувствами. Она знала, что сегодня вечером ей предстоит это испытание, и, пожалуй, выпила больше, чем следовало. В желудке у нее от виски уже полыхал пожар. Том Миллер — Гимли, как он предпочитал именоваться в ДСО, — заерзал на своем стуле рядом с ней, и она положила дрожащую руку на его, толстую и мускулистую.
— Убери свои поганые клешни, — рявкнул карлик. — Хватит изображать из себя заботливую бабулю, Сандра.
Этот выпад задел ее больше, чем мог бы при других обстоятельствах; она лишь беспомощно смотрела на свою руку, на пергаментную, покрытую старческими пигментными пятнами кожу, кажущуюся слишком просторной для хрупких костей, на набухшие вены и изуродованные артритом суставы. «Он посмотрит на меня и улыбнется чужой, дежурной улыбкой, а я ничего не могу ему сказать». Глаза защипало от слез, и она яростно утерла их тыльной стороной ладони, а потом осушила бокал, стоявший перед ней. «Гленливет»[93]неприятно обжег горло. Сенатор лучезарно улыбнулся им обоим. Его улыбка не производила впечатления профессионального орудия политика — лицо Хартманна было естественным и открытым, вызывающим доверие.
— Прошу прощения, что не подошел к вам сразу же, — сказал он. — Я хотел бы поблагодарить вас обоих за то, что согласились встретиться со мной. Вы — Том Миллер? — спросил Грег, глядя прямо в бородатое лицо карлика и протягивая ему руку.
— Нет, я — Уоррен Битти, а это — Золушка, — ядовито отбрил Миллер. У него был резкий акцент уроженца Среднего Запада. — Покажи ему свою туфельку, Сандра.
Карлик вызывающе уставился на Хартманна, подчеркнуто игнорируя протянутую ему руку.
Практически любой другой человек проглотил бы это оскорбление, подумала Сандра. Спрятал бы руку и сделал вид, что даже и не думал ее протягивать.
— Я видел мистера Битти вчера на вечеринке, которую устраивал «Роллинг стоун», — заметил сенатор. Он улыбнулся, не убирая руки. — Мне даже посчастливилось пожать ему руку.
Хартманн ждал. Внимание всех сидящих было приковано к его руке. В наступившем молчании Миллер пробурчал что-то и в конце концов все-таки сжал пальцы Хартманна. Сандра заметила, как в миг прикосновения улыбка сенатора на секунду померкла, словно карлик причинил ему боль. Он поспешно отпустил руку Миллера, потом самообладание вернулось к нему, в его голосе не было и тени сарказма, лишь подлинная теплота.
— Рад с вами познакомиться.
Сандра понимала, за что она полюбила этого человека. «Нет, его любит Суккуба, именно ее знает Грег. Ты для него просто сморщенная старуха, чья политическая деятельность его интересует. Он никогда не узнает, что ты и Суккуба — одно лицо, и не должен узнать, если ты хочешь удержать его. Он должен видеть лишь иллюзию, которую создает для него Суккуба. Так сказал Миллер, и ты будешь слушаться его, какую бы боль это тебе ни причиняло».
Теперь настал ее черед пожимать руку Грегу. Она почувствовала, как затряслись у нее пальцы, и Грег тоже это заметил: уголки его губ сочувственно дрогнули. Но в его серо-голубых глазах светилось лишь любопытство и интерес, и ни намека на узнавание. Сандра снова помрачнела. «Он гадает, что за горести терзают эту старуху. Что за уродливая тайна скрывается в моей душе, какие ужасы я могла бы открыть ему, знай он меня поближе».
Она потянулась за бокалом.
За едой она мрачнела все больше и больше. Разговор шел по одной и той же схеме. Хартманн задавал тему, а Миллер отвечал ему неоправданной язвительностью и сарказмом, которые сенатор в свою очередь каждый раз умудрялся сгладить. Сандра слушала, как они перебрасывались словами, но не участвовала в пикировке. Все остальные, видимо, чувствовали такую же неловкость, потому что эту партию вели два солирующих актера, а остальные лишь принужденно вставляли свои реплики. Еда, несмотря на неусыпную внимательность Хирама, не имела никакого вкуса. Сандра осушала бокал за бокалом, не сводя глаз с Грега. Когда с муссом было покончено и разговор пошел на серьезные темы, Сандра была уже порядком пьяна. Ей пришлось потрясти головой, чтобы разогнать туман.
— ...нужно ваше обещание, что не будет никаких общественных беспорядков, — говорил Хартманн.
— Черта с два, — отрезал Миллер. На миг Сандре показалось, что он вот-вот сплюнет. Землистые, изрытые оспинами щеки под рыжеватой бородой Гимли раздулись, бешеные глаза сузились. Он грохнул по столу кулаком так, что тарелки жалобно задребезжали. Телохранители на своих местах подобрались, все остальные вздрогнули от резкого звука. — Вы, политики, вечно несете одну и ту же чушь! — рявкнул карлик. — ДСО выслушивает это годами. Ведите себя смирно и ходите на задних лапках, как забитые собачонки, и тогда мы, так уж и быть, позволим вам доесть объедки с нашего стола. Настала пора и нам поучаствовать в пиршестве, Хартманн. Джокеры устали довольствоваться подачками.
