В противном случае он мог бы исправно получать авансы за публикации в журналах произведения. Но и выплата аванса еще не гарантировала выход в свет романа или рассказа. «Второго апреля 1965 года я принес в редакцию журнала “Новый мир” заявку на публикацию романа “Дети Арбата”. Коротко изложил его содержание, перечислил основных действующих лиц. Тут же, 7 апреля, со мной подписали договор и выдали аванс. Срок сдачи романа – май 1966 года»{554}, – вспоминал Анатолий Наумович. Роман он сдал даже месяцем раньше, его анонсировали в последнем номере журнала на 1967 год. Но опубликован он так и не был. Но аванс возвращать не пришлось.
И такие случаи повторялись сплошь и рядом. Владимир Бушин рассказывает: «Взял такси, поехал в Гослит за гонораром – Алексеев расщедрился, выписал 600 р. за статью, которую не захотел печатать. Еще там было за рецензию, всего получил 632 р.» – из дневника от 9 декабря 1980 года. Этот день оказался для автора дневника не единственным щедрым на гонорары, которые платили за ненапечатанные произведения: «Некоторые редакторы даже выплачивают гонорар за предложенные им, но не напечатанные статьи. Так было, например, в журнале “Москва”, в “Литературной газете”… На, мол, тебе, только отвяжись, без тебя спокойнее»{555}. И это тоже повседневность: заплатить, лишь бы отстал, а то потом греха не оберешься! А 600 рублей – очень хорошие деньги, на них можно было купить холодильник «Минск» (390 рублей) и в придачу кассетный магнитофон «Электроника 302» (155 рублей). Если, конечно, очередь на холодильник подошла…
Но если автор после получения аванса уже сам не выполнял взятые на себя обязательства, то редакционная бухгалтерия могла списать его в убытки. Столь вольготная система приводила порою к злоупотреблениям. Геннадий Красухин рассказывает об афере в одном из московских издательств: «Издательство имело право заключать с автором авансовый договор (25 % от суммы на руки) не только под рукопись, но и под заявку. Разумеется, чтобы получить четверть гонорара, нужны были разрешения директора и главного редактора. Да и человек, написавший заявку, должен был им хотя бы быть известен. Что ж. За знакомцами дело не стало! Получая деньги, они относили условленные доли начальству. А дальше? Рукопись не представлялась в срок. Основание достаточное, чтобы закрыть договор и деньги списать. Можно было обойтись и этим. А можно было принять от автора заявки новое письмо, где он просил выплатить ему гонорар до 60 % (еще 35!) ввиду тяжелого безденежья, которое мешает закончить работу. Разумеется, и с этих 35 % начальство свой навар снимало. До тех пор, пока растрата не обнаружилась»{556}. Воистину, лишь при плановой экономике можно было так вольно обращаться с казенными деньгами – списывать их в расходы. Прямо новые «Мертвые души»…
В издательствах гонорар выплачивали по так называемым гонорарным дням. Какие были гонорары и довольны ли были ими писатели? Мнения на этот счет разные. Мы приведем наиболее характерные, позволяющие составить приближающуюся к объективности картину. Сергей Чупринин рассказывает: «За листовую[19] статью, например, в “Новом мире” платили 300 рублей, что как минимум вдвое превышало месячную зарплату сотрудника редакции, который вел эту статью… Книжки – у критиков, во всяком случае, – выходили, впрочем, нечасто. Так что пробавлялись в основном внутренними рецензиями… и лекциями – по линии бюро пропаганды советской литературы – где-нибудь в клубе камвольной фабрики. Раз пятнадцать рублей, два пятнадцать рублей – жить, словом, можно, если без закидонов, конечно»{557}. Внутренние рецензии никакого отношения к органам внутренних дел не имеют – так назывались отзывы на новые рукописи, которые издательства заказывали другим писателям.
Но жить можно было не всем. Владимир Крупин 10 февраля 1979 года записал в дневнике: «Гонорар в “Сов. России” такой крохотный, что вновь голод, то есть не голод, а нищета, есть-то есть что, но ни за квартиру, ни за музыку, ни за свет (газ, телефон) не плачено. Долги громадные. За рецензии в “Новом мире” платят по 3 рубля за лист. Дают тонкие – пишешь пять страниц за 12 рублей. Все к тому, что жить тяжело»{558}. Такое складывается ощущение, что Сергей Иванович и Владимир Николаевич жили в разных странах, точнее, в разных союзах писателей. Или все дело в «закидонах»?
Свое мнение у Анатолия Курчаткина: «Жили от книги до книги, занимая друг у друга без всяких расписок (и непременно возвращая!). Был у меня период в начале 80-х, когда четыре года меня после идеологической проработки не печатали. Долг мой к концу этого периода составил более пяти тысяч рублей – стоимость “Жигулей” или небольшой подмосковной дачки»{559}.
О постоянной жизни «взаймы» вспоминает и журналист Андрей Максимов: «Прожить на гонорары от публикации стихов в СССР было невозможно… Писатели, которые не были секретарями Союза писателей, то есть не имели секретарской зарплаты и дачи, жили довольно бедно. Я помню, как все отцовские товарищи постоянно одалживали друг у друга деньги, которые отдавали, когда выходила книга, а потом одалживали вновь. Чтобы выжить, поэтам приходилось заниматься переводами, как правило, с языков народов СССР»{560}.
Анатолий Курчаткин уточняет: «Правда, в стране было несколько десятков богатейших писателей. Это были так называемые секретари союза, руководители Литфонда и т. п. Но и они (хотя и получали за свои должности зарплату) жили богато за счет того, что издавали по несколько книг в год, получая соответственно за это гонорар. Девять десятых членов Союза писателей СССР жили скудно, не лучше всего остального населения страны. Так называемые “пайки” были опять же у того самого писательского начальства, а когда в стране в начале 80-х стало плохо с едой, то, как везде в стране через профсоюзы, члены союза стали получать “заказы”: банка шпрот, полкилограмма копченой колбасы, килограмм гречки – раз в неделю, раз в две»{561}.
О каких богатейших писателях рассуждает Анатолий Николаевич? Партия неустанно заботилась о быте и материальном благополучии классиков соцреализма, для чего было принято постановление «Об издании прижизненных собраний сочинений и избранных произведений со стопроцентной оплатой авторского гонорара». За одно такое собрание в шесть-семь томов могли заплатить и 100, и 150 тысяч рублей. А у некоторых классиков, деловых и со связями, выходило при жизни несколько собраний сочинений. Например у Анатолия Софронова. В начале 1970-х годов вышел его пятитомник, тиражом 115 тысяч экземпляров, а через 15 лет и шеститомник, тиражом 75 тысяч (видно, первое еще не распродали). Анатолий Владимирович жил припеваючи, благодаря в том числе авторским отчислениям за идущие по всему Советскому Союзу пьесы, исполнявшиеся по радио и на концертах песни («Шумел сурово Брянский лес» – ныне гимн Брянской области). За второе прижизненное собрание
