материалы о Квике. Я — сейчас, а Стигсон — в 1995 году.
Сначала мы немного рассказали о нашем знакомстве и полностью противоположных взглядах на виновность Квика. Стигсон пояснил:
— Рано или поздно наступает момент, когда остаётся лишь согласиться с тем, что он виновен. Всё это время я был критически настроен в отношении него. А потом появились все эти глупые разговоры о том, что он клоун. Его прошлое замалчивалось, а это уникально для шведского уголовного права.
— Ханнес, а почему вы так уверены, что он невиновен? — спросила Сааринен.
— Я изучил все материалы, — пояснил я. — Прежде всего, я выделил то, что свидетельствовало о его виновности, и попытался проанализировать эти данные. В них ничего нет. Ни намёка на доказательства. Приговоры основаны исключительно на рассказах Квика, а если ознакомиться с его историями и их развитием, то становится ясно: в самом начале он ничего не знал об убийствах, и всё, о чём он говорил, было ошибочно.
Стигсон покачал головой, и я почувствовал раздражение.
— Вы качаете головой просто из принципа. В отличие от вас, зрители не читали материалы допросов. О чём таком особенном Квик был способен рассказать на ранней стадии расследования? Хотя бы по одному убийству?
— Да, но… в каждом случае он в самом начале говорит что-то, что даёт следователям основания двигаться дальше. Потом он начинает всё усложнять, но, в конце концов, выдаёт исключительные сведения. Как он оказался в Эрьесском лесу?
— Он прочитал о нём в газете «Верденс Ганг».
— Об Эрьесском лесе? Никто об этом месте ничего не знал, пока он…
— Эрьесский лес упоминается в «Верденс Ганг». Как и все прочие сведения об убийстве Терес.
— Нет, нет…
— Может, вы сейчас возражаете и не из принципа, но вы ошибаетесь.
Губб-Ян Стигсон предпочёл сменить тему и спросил, почему я обошёл вниманием раннюю биографию Стуре Бергваля. На это мне было что ответить: меня интересовало, как правовая система и судебная психиатрия Швеции обращались с психически больным человеком, который признался в совершении убийств и который, к тому же, находился под сильным воздействием наркотиков. Меня мало занимала его прошлая жизнь.
Стигсон не сдавался. Он заговорил о «десяти-двенадцати случаях сексуальных домогательств разной степени тяжести», в которых Стуре Бергваля уличали начиная с пятнадцатилетнего возраста, а также о ножевых ранениях, которые он нанёс мужчине в 1974 году. Моника Сааринен отметила, что до нашей публичной схватки она получила от Стигсона около восьмидесяти статей, и почти во всех упоминались эти более ранние преступления Бергваля.
— Да, потому есть все основания полагать, что в дальнейшем вполне могло происходить что-то похожее, — утверждал Стигсон.
— В смысле? — не поняла Сааринен.
— Ну, как бы… он же страдал от этого… ну и к тому же, эти расстройства едва ли поддаются лечению.
— Откуда вы знаете? — поинтересовалась Сааринен.
— Да, но… как бы… статистика говорит об этом.
Стигсон упомянул ещё два случая и мнение врачей, с которыми он общался.
— Другими словами, если он совершал такие проступки, то его можно априори считать виновным? — не унималась Сааринен.
— Нет, но, учитывая его наклонности, имеет смысл пытаться установить его причастность. Но здесь написано… Франссон, изучив его прошлое, пришёл к такому выводу…
Я больше не мог сдерживаться и перебил:
— То, о чём рассуждает Губб-Ян, — лишь смесь слухов, неисследованных и предполагаемых событий и так далее. Есть два дела, где он признался и был осуждён за два очень серьёзных насильственных преступления. Я не считаю нужным вспоминать дела давно минувших дней. Ведь удивление вызывает совсем другое: ему было вынесено восемь обвинительных приговоров за совершение убийств, к которым он, по моему личному убеждению и по мнению многих других людей, не причастен. Давайте оставим в покое 1960‐е и вернёмся в наши дни. Губб-Ян Стигсон уже двадцать лет говорит одно и то же. Сколько можно всё это пережёвывать: заключения врачей, поступки в девятнадцатилетнем возрасте, так называемое…
— Четырнадцатилетнем.
— Простите?
— Он ведь начал всё это делать, когда ему было четырнадцать? Так что в четырнадцатилетнем возрасте. Об этом он сообщает сам.
— А, так вы идёте ещё дальше. Значит, скоро мы окажемся в 1950‐х. На мой взгляд, это подлость. Журналистика Губба-Яна Стигсона — отличный пример уничтожения личности пациента психиатрической клиники.
— Уничтожения личности? — это же… это же…
— Мне Губб-Ян Стигсон передал почти три сотни статей, в которых постоянно смаковалось одно и то же…
Я был вынужден отвернуться от зрителей и посмотреть на него:
— Если честно, я не понимаю, чем вы занимаетесь, ведь это не имеет никакого отношения к решениям суда.
— Как раз наоборот!
— К вопросу его вины?
— Нет-нет, всё не так просто!
— Вопрос его вины во всех этих приговорах? Именно его мы должны сейчас обсуждать. Человека признали виновным в убийствах, которых он не совершал.
— Да, но нельзя не упомянуть очевидное. Фактически невозможно не учитывать такое прошлое…
Моника Сааринен попыталась как-то смягчить накал страстей, начав задавать вопросы на другую тему, но мы со Стигсоном вновь вцепились друг в друга. Он считал Квика виновным в убийстве Томаса Блумгрена, я же безрезультатно пытался убедить его, что это было совершенно невозможно, и прибавил рассказ о том, как Квик ездил в Стокгольмскую королевскую библиотеку.
— Ханнес, не хотите ли вы сказать, что Губб-Ян помогал Томасу Квику получать информацию, чтобы тот смог продолжать свои рассказы?
— В статьях Губба-Яна названы имена жертв, их травмы, места, где были обнаружены тела, и так далее. И всё это до того, как Томас Квик впервые упоминал об этих людях…
— О каких же? — не выдержал Губб-Ян.
— Например, о Грю Стурвик.
— Да… но… пожалуй…
— Данные о ней были в одной из тех статей, которую вы предпочли мне не присылать, но я нашёл её в библиотеке, где хранится архив периодики. В статье от 2 октября 1998 года вы пишете абсолютно всё, что Томасу Квику необходимо знать для признания. До этого дня он ни разу не упоминал Грю Стурвик.
— Я вообще ничего не знал о Грю Стурвик, пока не услышал о ней от него! — взорвался Стигсон.
— А-а, тогда, видимо, в микрофильм закралась фальсификация?
Стигсон, казалось, начал понемногу сползать со своего места.
— У меня на компьютере есть этот микрофильм, могу показать его сразу после нашего разговора, — парировал я.
— А вы не задумывались о том, что Томас Квик мог черпать информацию из ваших статей? — присоединилась ко мне Сааринен.
— В моих статьях нет ничего такого, что могло бы служить доказательством в суде, — упирался Стигсон. — Как он говорит, я просто дал ему эту книгу… Книгу
