— Мама!
Его чуть отпустило. Вокруг просветлело. Антон поднял взгляд и застонал — над ним была внутренняя полость торнадо, пустая сердцевина вихря. Жидкий свет лился сверху, как в исполинскую рыбозмею, как в башню без крыши — кривящуюся, изгибающуюся, сложенную из вращения, воздуха, пыли, снега и лома. В полости дрожал непрерывный блеск молний, зигзагами перескакивающих с одной стены на другую, и вились туманные хлопьевидные образования. Антона опять затошнило, и он закрыл глаза. Все мысли повыбила буря, все страхи и томления. Антон как бы перестал быть — на время. Просто дрожащий комочек живой материи в скорлупке цеплялся за металлический прутик, не желая попасть в убийственное коловращение.
Неожиданно хватка торнадо ослабла, и Антон повис, словно на турнике. Если бы не усилители, он бы сорвался и упал мешком. Вихрь будто поглотил все его хилые силенки, подпитался ими. Вывернув голову, Антон осмотрелся — торнадо слабел, да и ветер стихал. Шквалы все еще швырялись песком, поблескивали зарницы, но прежняя грозная мощь ненастья убывала.
— Наверное, конденсаторы выключили, — послышался чей-то голос. Голос ощутимо подрагивал и позванивал.
— Пошли скорее!
— Под шумок!
— Пошли, пошли! Миха, ты здесь?
— Кажется, здесь… Чуть не описался!
— Ходу, ходу!
— Да чего ты боишься? Все пурпуры в осадок выпали!
— Все ли?
— А кто не ляпнулся, того декомпрессия доконает!
— Все равно, давайте по-быстрому!
Антон пропустил всех в шлюз подземки (от павильона не осталось даже каркаса) и осмотрелся напоследок. Да, погуляла непогодка… Только Регенерационный, похожий на старинный элеватор, и серый куб энергостанции возвышались среди песчаных холмов. Все остальное — здания, мачты, само основание купола — все было перемешано с песком или разбросано в радиусе сотни километров. Даже подземные бункера разворотило и высосало, как устриц.
Шквалы стихли, ветер задул постоянный и спокойный — уже не к атмосферному заводу, а от него. Закрученная пружина бури разворачивалась обратно, стихая и гася свою энергию.
— Антон! Че ты там копаешься?
— Иду, иду!
Антон осторожно спустился по засыпанному песком эскалатору и прошел воздушный шлюз.
— Все здесь? Серега, будь другом, сделай перекличку!
— Щас! Гаекванда!
— Здесь!
— Кольцов!
— Тут я…
— Щукин!
— Я!
— О'Риардон!
— Туточки.
— Жеже! Как тебя… Виньяль!
— Ici.
— Андреев!
— Я!
У лопнувшей стены Антон увидел Вожжеватова. Мертвого, полузасыпанного песком. Его лицо, забрызганное кровью и покрытое багровыми корочками пыли, было искажено болью. Так и не проснулся, понял Антон, брезгливо разглядывая труп, и не «выпал в осадок». Это декомпрессия так постаралась… Мучил других? Вот и сам помучился.
— Все здесь, Антон!
— Ага, — вздрогнул стажер, — я слышал. А у меня пять штук брони унесло. Черт… зря старался только!
— Ничего не зря! — энергично воспротивился Никольский. — Веди!
Антон зашагал по пустынному и темному туннелю — горели только красные панельки у потолка. Глухое грюканье бронесапог пускало веерное эхо, и создавалось впечатление беспорядочного топота, глухого наката, сквозь который пробивались неожиданно четкие звуки шаркнувшего протектора или клацанья пластин.
А потом свет нагрудных фар бронескафандров отразила гибкая Аэлита. Дошли! Антон схватился за штурвальчик на двери противометеоритного убежища с намалеванным серпом и молотом и раскрутил его. Дверь распахнулась легко, как калитка в палисаднике (мелькнуло видение — берег Южного Буга, парк, усадьба деда, пластмассовые каюки у дощатого причала…). Лучи фар скакнули и осветили бликующие круглые шлемы ополченцев. Напряженные лица — такие знакомые, почти родные! Свои! Жилин, Гирин, Бранкевич, Черняк, Соловейчик. Даже Ковальскому Антон был рад безумно, даже зануде Виджаю. Напряжение на лицах мутировало в радость узнавания, твердые рты размягчились улыбками.
На Антона так сильно повлияло драгоценное чувство товарищества, что даже глаза защипало. Он торопливо поднял забрало, по-прежнему боясь пролития слезной жидкости, отцепил перчатку и протянул руку. Жилин крепко пожал ее и хлопнул по здоровенному налокотнику БК.
— Ну вот, все в сборе! — улыбнулся мастер. — Колманов, Ковальский, разбирайте броню и дуйте в Соацеру! А мы пока техкуполом займемся.
Добровольцы загалдели, окружили Антона, толкаясь и щупая настоящий бронескафандр. А потом подбежала Яэль. Сняла шлем, привстала на цыпочки. Антон наклонился и долго целовал мокрое лицо девушки — подбородок, губы, нос, щеку, — чувствовал соль, но улыбался.
— Ты уже все? — спросила Яэль, задирая голову.
— Все! — выдохнул Антон.
— Насовсем?
Антон не ответил. Он очень осторожно приобнял девушку мощными лапами, боясь задействовать мышечные усилители, легонько прижал к ребристому корпусу БК. Яэль счастливо вздохнула.
— Тихо! — вдруг гаркнул Черняк. И все услышали прерывчатый звон радиофона. — Сверхсрочный вызов!
Гоша мигом достал коммуникатор, и над серым, замусоренным полом убежища повисла голова Йенсена. Спецуполномоченный сиял.
— Добрый день! — затараторил он. — Здравствуйте! Жилин здесь? Глеб Петрович, «Хазри» выходит на финиш!
Глава 36
Небо озарилось дрожащей фиолетовой вспышкой. Протянулись, удлиняясь и трепеща, четкие тени. В пустыне высветился каждый камушек, будто второе солнце взошло.
Эдик Иволгин в непривычном ему БК «гридень» отступил в тень десантного бота.
— Люблю смотреть на финиш! — сказал за спиной Петренко, «адъютант его превосходительства» флагмана Славина. — Аж мурашки по коже!
— Да уж!.. — хмыкнул Эдик понимающе.
Зарево над Сыртом становилось все ярче и ярче. С трудом верилось, что этот поток бледно-лилового пламени истекает из малюсенького темного пятнышка в вышине. Слабый зудящий вой окатил город-порт, и фиолетовый огонь сделался ослепительным и ударил в рыжий песок. Он смел его, словно веником, обмахнул трещиноватое лавовое поле. Спекалась пыль, оплавлялся базальт, кольцевыми волнами растекались курящиеся барханы.
Окруженный лиловым сиянием, в зудении и вое, «Хазри» завис, чуть вращаясь на мерцающем столбе плазмы. Затем медленно, будто потягиваясь, растопырил стойки усиленных упоров и опустился. Мягко дрогнул стекленеющий грунт, вытье оборвалось. Сразу стало как будто темнее.
