братья будут смеяться надо мной, затянутой, как Золушка, но…
Она не принесла смокинг. Означает ли это, что Клэй наденет его?
Крисджен похлопывает по сумке, висящей у нее на шее.
— У меня есть косметика и все для прически… Давай сделаем это.
Мне не удается сдержать легкую улыбку. Я задаюсь вопросом, сколько раз за последние пару дней Клэй пыталась позвонить или написать мне. Хочет ли она меня там увидеть?
Ой, да пошло оно. К черту все. Нет никакого завтра.
Крисджен направляется мимо меня к лестнице, но останавливается и настороженно оглядывается.
— Арасели, верно? — спрашивает она. — Я не смогу втиснуть ее грудь в это платье сама. И была бы признательна за помощь.
Я тихонько смеюсь над недовольным выражением лица Ары, когда Святая командует ей. Обычно я бы встала на ее сторону вместо одной из Сент-Кармена, но у Крисджен хватает мужества возвращаться на эту сторону рельсов.
Я поднимаюсь по лестнице, они обе следуют за мной.
— Значит, э-э-э… Арми… — начинает Крисджен.
Но я обрываю ее.
— Нет.
— Что?
И что ты имеешь в виду под «что»? Я знаю, чего она хочет.
— Я сказала «нет», — повторяю я.
Арми очень нужна женщина, но я делаю это ради них обоих. Он просто превратит бедную девочку в няню, с которой будет спать.
Она стонет, когда мы входим в мою комнату.
— Ладно.
Тридцать
два
Клэй
Я слушаю гудки, Лив не берет трубку ни сейчас, ни в последние десять раз, когда я звонила после того, как получила сегодня днем ее посылки.
Она заблокировала меня. Я могу создать новый аккаунт — который она не внесла в черный список — в «Тиктоке», «Инстаграме» и «Твиттере», но прямо сейчас у меня нет на это времени, и это стало бы новым уровнем низости и жалости.
Просто надеюсь, что Лив согласится поговорить со мной. Я не хочу преследовать ее.
Я пойду туда. С меня хватит. Лив нужна мне, и она любит меня. Я уверена в этом.
Выпрямившись, вытягиваю руку, делаю селфи и приподнимаю шляпу другой рукой. Я решаю опубликовать его с подписью: «Это может быть оно. Я не отпущу тебя».
Может, она и занесла меня в черный список, но я не блокировала ее. Она увидит фото.
Я публикую это как раз в тот момент, когда краем глаза вижу, как ко мне подходит отец. Он одет в черный смокинг, темные волосы аккуратно причесаны, а накрахмаленная белая рубашка подчеркивает его загорелую кожу. Папа мягко улыбается, держа в руке прозрачный футляр. От удивления он приподнимает брови, когда осматривает меня с ног до головы, замечая наши похожие смокинги.
— Я знаю, знаю, — бормочу я и уже слышу, как холл заполняется за лестничной клеткой. — Мими разозлится, когда увидит меня.
Папа прислоняется к стене, наверное, хочет поговорить, но у меня пока нет такого желания. Мы по-настоящему не разговаривали с тех пор, как я позвонила прошлой ночью, и, хотя я чувствую себя немного виноватой, мне почему-то не хочется это обсуждать.
Вероятно, потому что нам всем больно, и я ожидаю, что мои родители будут сильнее меня. Но, к сожалению, это не так, и я все еще размышляю, насколько сильно я должна злиться из-за этого.
Однако я все еще не извинилась. Я приберегу это для Лив. Она — единственная, кто сейчас важен.
— На самом деле, я подумал, что ты выглядишь по-другому, — наконец говорит он. Его взгляд опускается на бутоньерку в коробке, мысли витают где-то далеко, а челюсть напряжена. — Мне жаль, малышка. Мне жаль, что мы просто не смогли взять себя в руки. Наверное, нет ничего хуже, когда твои дети видят, как ты полностью облажался.
Какое-то время папа был рядом, но дом все меньше и меньше походил на наш прежний дом, а мама зациклилась только на своем горе. Я понимаю, как это ранило отца. Как он чувствовал себя одиноким.
Он просто забыл, что я тоже была там.
— Нам следовало показать тебе, как это делается, — шепчет он, и я слышу слезы в его голосе. — Мы просто сломались, и я не знаю, как нам все исправить, — папа поворачивает голову ко мне. — Я не хотел уходить от твоей матери. Я хотел любить ее и дальше.
— А сейчас?
Он сразу же отвечает:
— И сейчас.
Значит, есть надежда. Я не единственная, кто совершает ошибки, и несмотря ни на что я все еще люблю своих родителей. Даже сейчас.
Может, и Лив все еще любит меня.
Миссис Вентворт неторопливо выходит в холл, девушки в белых платьях маячат позади нее, натягивают перчатки и визжат, бегая туда-сюда и заканчивая последние приготовления.
Директор замедляет шаг и осматривает меня с ног до головы. Я не выпрямляюсь.
— Твой сопровождающий не пришел, — сообщает она мне, взглянув на моего отца.
Предполагается, что папа войдет со мной в зал, но в конце сцены меня должен встретить Каллум. Таков символизм: отец, передающий драгоценность своей семьи следующему мужчине в ее жизни, как вы передаете хорошо испеченный пирог…
— У меня его нет, — подтверждаю я.
Что они сделают? Скажут, что я не могу выйти?
Я действительно ценю, что она рассказала мне последние новости. Каллум не ответил, так что я не уверена, получил ли он сообщение или, возможно, решил проигнорировать его, как я и ожидала.
Но его здесь нет. И слава богу.
— Ох, ладно, у нас есть несколько молодых людей без пары, — миссис Вентворт смотрит в свой блокнот, теребя свою золотую сережку с жемчугом. — Он только встретит тебя и все, — уверяет она. — Я позову его.
— Нет, спасибо.
Директор с тревогой смотрит на меня. Было время, когда я хотела нарисовать эту идеальную картину: идеальных девушек сопровождают гордые молодые люди, но теперь это желание исчезло. Одна, не в белом платье… непохожая на остальных, и, хотя я все еще несчастлива, я не буду пытаться стать той, кем не являюсь.
Вентворт поджимает губы.
— Она сказала «нет», — повторяет папа, прежде чем директор попытается начать спор.
Ее спина выпрямляется, словно у нее в заднице застрял шест, и она кивает, поворачивается на каблуках и уходит. Я сдерживаю улыбку. Это даст Садовому клубу повод для разговоров на этой неделе.
Папа отталкивается от стены и разворачивает меня лицом к себе. Он берет мой галстук, и я смотрю на него из-под полей своего цилиндра, пока он завязывает узел.
— Виндзорский узел больше подходит для официальной обстановки, — говорит папа, — но мне самому нравится узел «Принц Альберт». Он хорошо смотрится с более тонкой шеей.
Он не спросил меня о моем наряде. Рассказала ли мама ему обо всем?
Вряд ли ей нужно было это делать: они ведь узнали об этом задолго до меня.
Отец, наконец, заканчивает, и я подхожу к окну. Благодаря свету на лестничной площадке я ясно вижу свое отражение на фоне черной ночи, царящей снаружи.
— Ты прав.
Я разглаживаю тонкий галстук, расстегиваю воротник и выгляжу при этом, как британский джентльмен 1912 года. Великолепно.
Но потом слова Лив всплывают в памяти, чтобы преследовать меня, пока я изучаю галстук. Мне стоит разобраться с тобой. Я краснею, надеясь, что ей понравится. Она может делать со мной все что угодно: мне все равно.
Папа целует меня в щеку и уходит туда, где стоят все отцы, и мое сердцебиение учащается, потому что на
