«Скорее, скорее, Михаил Осипович, скорее же!» Ну почему так далеко все наши — и комбриг, и комиссар? Не знают они, что погибает лейтенант Арефьев. И нельзя бежать на помощь. Он должен доставить донесение в отряд. Это последний приказ командира. Бежать можно было только к лесу, туда, где отстреливается Арефьев. Но там сейчас фашисты. Значит, надо ждать темноты. Женька почувствовал, как немеют пальцы и колени. Выскочил-то из избы в одной рубахе. Заметил стог и бросился к нему. Забившись в сено, он стал ждать ночи. Выстрелы смолкли. Что это значит? Ушел Арефьев? Или?.. Он вспомнил, как пел сегодня Арефьев: «Три танкиста, три веселых друга…» Вдруг он услышал голоса совсем рядом. Немцы! Записку он перетер в пальцах. Он помнил ее наизусть. Вытащил из карманов патроны. Если схватят — не докажут, что он партизан.
Но разговор шел по-русски.
— Эх, убили парня. А где же второй? Они вдвоем приезжали. Искать будут, все перероют. Но, может, не видели второго-то? Где же он? Пропадет ни за что.
При этих словах Женя решил вылезти. Двое мужчин удивленно уставились на растрепанного мальчишку в одной рубахе. Видно, они догадались, кто он.
— Ты что, парень, сдурел! Беги скорей, а то за напарником последуешь.
Один скинул ватник и набросил на Женьку:
— Беги, пока не схватились. Неровен час, донесет кто про тебя. Сволочей еще хватает.
Женька кинулся к лесу. Только сейчас он понял, что идет по последнему пути Арефьева. Лейтенант дорого продал свою жизнь. Он отстреливался до последнего. Видно, немцы уже подобрали своих убитых и раненых, на снегу остался только партизанский командир. Вот и он. Женя остановился. Смотрел и не мог тронуться с места. Словно окаменел. Исколотый штыками Арефьев лежал раскинув руки, уткнувшись лицом в землю. Снег уже запорошил его темные кудрявые волосы, и казалось, командир слушает землю. Женя попробовал поднять его и протащил несколько шагов. В стороне поселка послышался треск мотоцикла. Женька вспомнил слова командира: «Разведчик при любых обстоятельствах должен доставить добытые данные». Стиснув зубы, не замечая слез, он осторожно опустил тело командира на холодную землю и побежал к лесу. Когда он дошел до первых партизанских дозоров, уже светало.
Первый рассвет без Арефьева. Теперь к счету фашистам прибавился и счет за убитого командира. И Женька мстил. Он ходил в разведку наравне со всеми. Даже участвовал в рукопашном бою.
А в апреле 1943 года разведчик Кухаренко наскочил прямо на опешивших фашистов. В первую минуту Женя и сам растерялся. Но потом выхватил гранату и швырнул ее в гитлеровцев. А пока они опомнились, он уже бежал по вспаханному полю к реке, зажав в руке последнюю гранату с вырванным кольцом. Стоит расслабить пальцы, и она взорвется. Пусть только эти гады фашисты подойдут поближе. Они дорого поплатятся за это. Он погибнет, как тот комбат у разбитого орудия, как Арефьев…
Его преследовали на бричке, не стреляли, — видно, хотели взять живым. Холодная жирная грязь липла к сапогам, тянула к земле. К реке, скорее к реке, там свои, они ждут, ждут. Еще немного, ну еще! Холодная вода обожгла лицо. Женя плыл, подгребая левой рукой. В правой он продолжал сжимать последнюю гранату.
Когда обессилевшего разведчика подобрали партизаны, он успел сообщить о засаде и протянул сведенную судорогой руку. Кто-то осторожно вставил проволочку вместо предохранителя, и тогда только вынули шершавую «лимонку» из побелевших мальчишеских пальцев.
За бой у Коптева и за ценные сведения, добытые в разведке, Евгений Кухаренко был награжден орденом Красной Звезды.
Но получил он этот орден только через двадцать лет.
Так уж получилось. Соединилась партизанская бригада с Красной Армией и влилась в регулярные части. А 15-летнего Женю отправили в Ленинград учиться. Выдали ему паек, вручили партизанскую лошадь Маруську, и так верхом отважный разведчик добирался до родных краев. Где-то в Псковской области сдал он Маруську под расписку местному председателю колхоза. Тот принял ее с уважением и радостью. В разоренном войной хозяйстве она была настоящим сокровищем.
На этом закончился боевой путь разведчика Евгения Кухаренко.
А морозным февральским днем 1966 года шагали рядом два человека. У обоих одна фамилия — Кухаренко. Один — рабочий-токарь на ленинградском заводе. Другой — школьник. Отец и сын. Евгений Николаевич Кухаренко возвращался домой сразу с двумя наградами — новеньким орденом Красной Звезды, к которому он был представлен еще двадцать лет назад, и с медалью «20 лет победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.». И как 25 лет назад, на шее у него алел галстук. Но только теперь уже он стал почетным пионером. Галстук повязал ему сын Игорь по поручению районного пионерского штаба. Игорь был тогда учеником 4-го класса, как и отец его в ту далекую пору, когда он стал разведчиком партизанской бригады имени Суворова…
— ★ —
Толя Озеров — юный партизан. Вместе с отцом прошел весь боевой путь отряда. После освобождения Петродворца вернулся в родной город, помогал реставрировать библиотечные книги, укрытые от врага в подземелье.
Миша Богданов.
Во 2-й партизанской бригаде его называли капитаном, хотя было ему всего тринадцать лет.
Пять его братьев и отец ушли в партизанский отряд. Миша вскоре тоже стал связным при штабе. За его честную службу генерал одной действующей части Ленинградского фронта подарил мальчику капитанские погоны.
1 марта 1944 года, когда партизанские отряды входили в освобожденный от блокады Ленинград, на митинге у Нарвских ворот Миша приветствовал встречающих от имени своей партизанской бригады.
В. Макаров,
капитан 2-го ранга в отставке
В торпедной атаке
Мы с Василием Кузнецовым возвращались из штаба флота к себе домой — на катер.
Весь день мело, а под вечер прояснилось, и первые бледные звезды проступали на темно-синем небе. И такой же бледный месяц светился над черной громадой Кронштадтского собора.
Город занесен снегом. Сугробы, сугробы, а между ними петляют плотно утоптанные тропки.
— Вася, смотри: кто-то лежит, — задержал меня Кузнецов.
Мы подошли. У ворот дома лежал человек. Он свернулся клубочком, подтянув к животу ноги, спрятав лицо в воротник.
Я тронул его за плечо и понял, что упал он недавно. Иначе бы закоченел. Осторожно перевернули мы его на спину. Голова откинулась, открылось белое, неживое лицо. Василий навел фонарик.
— Мальчик! —
