налетевший ветер утих внезапно, оставив в память о себе засыпанное крупными градинами одеяло и задубевшие щеки. Калека отряхнулся, подергал затекшими от долгого сидения руками и ногой, сунул в рот поцарапанный о медальку палец. Шаргова железяка упорно не лезла в протез, а своими острыми концами вечно за все цеплялась, но расставаться с ней не хотелось. Вот и приходилось прятать под одеждой, где она норовила впиться в кожу острыми уголками и портила теплый ватный подклад новой зимней куртки.
Оставленный Шаркендаром ящик вскрыли уже далеко на юге, где Тарикона резко мельчала, но раздавалась вширь, рассыпаясь на десятки болотистых речушек, переплетающихся друг с другом в совершенно хаотичном порядке. Как-то неожиданно, ставший привычным водный простор сменили бесчисленные, поросшие густой растительностью островки, тупиковые заводи и узкие лабиринты проток, кишащие безумным количеством комаров и прочего гнуса, радостно накинувшегося на доставленную с севера свежатину. Две ночи пришлось провести на стоянке под названием “Приют Горжевода”, где с два десятка сплотившихся горж стихийно образовали самый настоящий маленький поселок – хаотичный, шумный и вечно меняющийся, по мере того, как старые корыта отплывали, уступая место новичкам. Время для охоты было самое подходящее – летняя удушливая жара ушла, а бесконечные ливни еще не начались, поэтому стоянка пользовалась неизменной популярностью не только среди горжеводов, но и у залетных цепов.
Закупались в местной лавке жизненно необходимой мелочевкой для преддверия джунглей: сетками на одежду, противоядиями, всяким непромокаемым, охотничьими приблудами и эйносами, отгоняющими комарье. Горжу предстояло густо покрыть маслянистым воском, защищая металл от ржавчины – во влажном, теплом климате беззащитные железки сгнивали с устрашающей скоростью, да и людям надо было привыкнуть к местному воздуху – дышалось тяжело, как в переполненной кислым паром мастерской.
Там-то, сидя вечером у костра, усталый, мокрый и перемазанный воском Кандар вспомнил про наследство старика, о чем незамедлительно объявил команде. Один из Жерданов заикнулся было про то, чтобы утопить тяжелый ящик не глядя, но любопытство остальных взяло верх. Дождавшись кивка Раскона, Кандар пережег затянутую хитрым узлом паутинку и откинул крышку, позволяя любопытствующим Правому и Левому заглянуть внутрь, осветив содержимое.
Было там немного, на самом деле. Среди пустых и заполненных крепким спиртным бутылок обнаружился мешочек с туманящей рассудок дурью – от сушеной круксовицы до крохотного пузырька с желтоватым порошком, к которому Везим запретил даже прикасаться. Еще в сундучке лежала аккуратно перевязанная стопка писем и каких-то бумаг, старенький жахатель с треснувшим прикладом, горстка непонятых бляшек разной формы и совершенно неподходящая к таким соседям сабля – длинная, изогнутая, со сложной витой гардой, тускло отсвечивающей золотом и драгоценными камнями.
– Ух, – пробормотал Раскон, вынимая оружие из ящика, – Гхм.
– Республиканская, – заметил Старший Жердан.
Сабля пошла по рукам. Везим нашел крохотную метку мастера где-то у самой рукояти, Кандар морщил лоб, определяя материал клинка, Брак безуспешно пытался прочитать тянующуюся вдоль дола надпись, а братья едва не снесли шест со светильником, когда испытывали какую-то балансировку.
Точку во всем этом поставил фальдиец, успевший к тому времени основательно покопаться в сундуке. Он шумно кашлянул, привлекая внимание, отобрал у Жердана саблю и гулко сказал:
– Утопим завтра утром.
– А письма? – с любопытством спросил Кандар. – Бумаги?
– Их в первую очередь. Не стоит копаться в чужом прошлом, иначе рискуешь оставить там свое будущее. Разбирайте на память, кому что по душе, остальное похороним.
– Надо было сразу, – буркнул Жердан Младший. – Дай саблю, что ли…
Саблю ему Раскон не дал, забрал себе. Братьям досталась часть выпивки, найденные по углам кри и жахатель, Везим разделил с Кандаром интересный мешочек, а Брак долго копался в разноцветных бляшках, пытаясь прочитать крохотные надписи на незнакомом языке.
– Это медали, – пояснил фальдиец, любуясь гравировкой на клинке, – Или ордена, я не разбираюсь. А у меня в руках – офицерский клинок республиканской армии.
– Вспоминая его навыки со скраппером и видя вот это, я удивляюсь, – покачал головой Кандар, – За каким шаргом он вообще дезертировал? С трудом представляю, от какого врага приходится бежать настолько далеко. У них там и воевать не с кем, кроме грызни с пиратами.
– Ты молодой еще, тупой, – проникновенно сказал ему Везим и хмуро добавил, – Всегда есть, от кого бежать. От себя, например.
– Ты старенький уже, занудный, – передразнил его сероглазый, – Всегда есть, что сказать. Какую-нибудь банальность, например.
Брак их перебранку не слушал, пересыпая между пальцами металлические кругляши. Золото, медь, платина, серебро… Тонкая работа, острые углы, резаные грани. На одной медали был даже выдавлен крохотный портрет мужчины с горбатым носом и длинными волосами, величественного смотрящего куда-то вбок. Наверняка ведь найдутся покупатели, которые выложат за бляшки солидную жменьку кри, даже если платить будут просто по стоимости драгоценных металлов…
Основательно полегчавший ящик, как и собирались, утопили утром, когда “Приют Горжевода” остался далеко позади. Зашли в тихую заводь, где сквозь мутную воду не просматривалось дно, шуганули пару мелких крокодилов и сбросили сундук с палубы. Тот ухнул бесшумно, почти не плеснув, поднял облако мутной зеленоватой взвеси и пропал с концами. Вслед за ним отправилась опустошенная бутылка, которую в память о старике пустили по кругу горжеводы, а потом и орущий Средний Жердан, которого с хохотом столкнули в воду братья.
Выводя горжу из заводи, Брак хмуро покачал головой, глядя на то, как со спины голого Жердана сдирают успевших присосаться пиявок – фиолетовых, длинных и невыразимо мерзких. Рядом с ножом суетился Везим, вырезая из тварей крохотные костяшки, потешался Кандар и задумчиво курил Раскон. Калека дернул рычаг, перекидывая рули, установил стопор и в очередной раз достал из кармана приглянувшуюся ему медаль – простую звезду из нержавеющей стали, всего с четырьмя лучами – пятый был грубо обломан. На фоне остальных бляшек она смотрелась, как старый, потрепанный жизнью боевой трак среди сияющих крашенными кузовами машин торговцев – красивых, богатых, но бесполезных. А в стальной звезде чувствовалось что-то настоящее, да и витиеватых надписей почти не было – все заменял крохотный оттиск короны и три коротких слова.
Брак снова прильнул к окуляру. Эйра в баке оставалась едва ли четверть, да и нагреватель стал сдавать – под одеяло вновь начал пробираться холод. По-хорошему, стоило уже махать флажком, командуя Жерданам крутить лебедку, но делать этого не хотелось. Внизу ждали рычаги “Карги”, все тот же холод и
