– А ты мог и не помогать. Пусть разок поспит на полу, может, образумится. Я устал от него и ещё злюсь за то, что он врезал мне тогда, вышвырнул из своей квартиры и унизил меня перед этой колумбийской мразью, – фыркает Мартин и скрывается в гостиной.
– Что ты опять натворил, Дуглас? – Найджел забирает у меня бутылку. Пожимаю плечами.
– Мне хорошо…
– Ага, очень хорошо, раз ты опять в стельку. Как же тебе хорошо, Дуглас, что даже глаза твои заплыли. И ведь всё просто, но ты создаёшь огромные неприятности себе и не только себе. Тьяго, предполагаю? – Найджел забирает бокал воды у Мартина, и передавая его мне, садится на пол.
– Он не приготовил мне ужин. Не приготовил, блять, прикинь? Он притащил эту собаку, которая всё обосрала. А ещё мои вещи не убрал. Я специально их разбрасываю и разбрасываю, разбрасываю и разбрасываю, а он ничего. Я даже посуду бью, но он не прибирает. Его надо уволить. Он хреновая прислуга.
– Тьяго ушёл от тебя полтора месяца назад, Дуглас.
– Опять Тьяго? Да запарил уже с этим Тьяго. Носишься с ним, как с маленьким. Тьяго то, Тьяго это. Тьяго…
– Мартин, заткнись. Вместо того, чтобы сказать Дугласу, что всё у него получится, ты сначала убеждал его в том, что парень находится рядом с ним ради денег. Затем, что ради гражданства. А в конце, вообще, напомнил ему о том, что будет, если эти козлы узнают, что он гей. Поэтому лучше закрой рот и не делай хуже, иначе я выйду из себя, и тебе будет так же «хорошо», как и ему. Единственный кто пострадал – Сантьяго, и ему одному хреново сейчас. Вы оба мудаки, раз считаете, что имеете право так сильно причинять боль тем, кого любите. Вы…
– Его не взяли, – вставляю я, смотря мутным взглядом на мужчин.
– Куда не взяли? – спрашивает Найджел.
– В университет. Я… я видел его баллы, он, блять, такой умный. Он, охренеть какой, умный. У него был высокий балл, но меня это бесило. Он, значит, так спокойно живёт без меня. Ходит с друзьями пить и развлекаться, живёт себе спокойно, да ещё и умный. Ни хрена так не пойдёт. Я запретил кое-кому брать его. Пусть моет полы… раз ушёл от меня. Он ушёл от меня и заставил меня стыдиться себя. Он, блять, козёл. Ненавижу его, – бормочу. Опускаюсь на пол и подкладываю руку под голову. Спать хочу. Ненавижу его и хочу спать.
– Доволен? Ты этого добивался? Ни себе, ни людям, да? Ты женат, Мартин. Я с тобой и терплю тебя, но Дугласу ты не позволил обрести счастье с мужчиной, который не боялся и любил его. Тебе должно быть тоже стыдно. Ты извёл парнишку. Из всех мне его больше жалко. Он ни при чём. Это ты настроил Дугласа против него. Это ты сказал, что не стоит открываться Тьяго. Но Дуглас открылся, и именно ты посоветовал ему жениться. Знаешь, ты его до сих пор не отпустил. Поэтому всё, Мартин. Иди ты в жопу…
В голове столько слов. Тихих слов Тьяго.
Поднимаю голову, и грёбаная злость рвёт грудь.
– Ты… – шипя, поднимаюсь на ноги и отталкиваюсь от стены. – Это сделал ты…
– Дуглас!
Но меня невозможно остановить даже в таком состоянии. В минуту пьяной вони собственного тяжёлого дыхания, я вспоминаю так много. И глаза, полные слёз обиды.
Мой кулак смачно проходит по лицу Мартина. Мы заваливаемся в квартиру. Но мне мало.
– Это ты… тварь… сделал. Ты настроил меня… ты врал мне! – Хватаю его за волосы и ударяю по полу.
– Дуглас! Остановись! – Найджел хватает меня за талию.
– Ты сказал ему! Ты блять… мудак, я тебе, сука, всё доверил! Себя доверял! Ты меня, мразь, предал! Ты его забрал! Ты заставил меня считать болезнью моё пристрастие! Ты! – Я машу кулаками. Чувствую боль в суставах, вкус крови во рту, и такая боль внутри. Огромная боль.
Найджелу удаётся меня оттащить, вытираю нос пальцами, запачканными кровью Мартина.
– Боже мой… Мартин…
– Блять, он мне нос сломал…
– Я тебя… сука… сломаю… как ты, тварь, сломал меня. Он был прав. Прав был, – рычу, держась за стену, и встаю.
– Дуглас, прекрати. Сейчас ты невменяем!
– Он любил меня… он был настоящим…
Перед глазами всё плывёт. Скулёж дёргает мою голову. А потом… боль… много боли… в груди… впервые в жизни… больно.
Голова гудит. Виски ноют. Меня тошнит. Чёрт, я не помню, что было вчера. Как оказался у Мартина, которого выгнали из дома той же ночью в больницу. Как сломал ему нос и повредил челюсть. Как стало всё паршиво. Как у него было сотрясение. Как мне стало на него насрать. Как вернулся утром домой. Как оделся. Как разбил последнюю тарелку и наорал на стену. Как ещё… дышу.
– Мистер Бейкер, ваш обед. Вы отказались от перекуса в полдень, поэтому я принесла раньше, чем сказал Сантьяго.
Хмурясь, поднимаю взгляд на свою секретаршу, вносящую в офис знакомую сумку.
– Какого чёрта? – Ударяю по столу и сдерживаюсь от стона из-за боли в голове.
– Хм… я… не в курсе. Здесь суп и гренки. – Озадаченно поднимаюсь из-за стола и обхожу его.
– Кто приказал?
– Эм… Сантьяго принёс.
– Что? Тьяго был здесь? Сегодня? Он приготовил обед? Мне? – Хватаю сумку и достаю оттуда пластиковый контейнер, ещё тёплый, с этим чёртовым, ненавистным супом.
Я обожаю его суп. Я обожаю всё, что он делает с продуктами.
– Да, сэр. Он принёс вам обед, как и раньше…
– Я его уволил.
– Простите, сэр, но я не знала этих подробностей. Мне убрать? Выбросить?
– Заткнуться. – Шарю рукой по дну сумки и нащупываю конверт.
– Когда он был здесь?
– Час назад, сэр. Сказал, что не хочет входить к вам, так как у вас похмелье. Он поболтал со мной и принёс для меня букет цветов. Это мило с его стороны, такой хороший парень, жаль, что грустный очень…
– Он выглядел грустным?
– Нет, но… обычно, его глаза светятся. Вы же заметили, что они на янтарь похожи? Он всегда улыбался, даже когда вы кричали на него, даже тогда его глаза сверкали. А сегодня… – Женщина пожимает плечами.
– В общем, в глазах была грусть, и они не светились.
– Он говорил только с тобой?
– Нет. Он ещё болтал с Бенджамином. Они обнимались, ну и там эти романтические жесты…
– Что? Они позволили себе на людях это? – повышаю голос.
– Ничего такого, сэр. Бенджамин влюблён в Сантьяго. И когда он хотел его обнять, Сантьяго пожал его руку и направился ко мне. Потом Бенджамин сказал, что Сантьяго попрощался с ним.
– Как попрощался?
– Я не знаю, сэр. Мне уточнить эту информацию?
– Нет. Сгинь с моих глаз. Меня нет полчаса, – отмахиваюсь от неё и жду, когда за секретаршей закроется дверь.
Что, мать вашу, здесь происходит? Какого хрена этот наглый оборванец вернулся, да ещё и знает, что у меня жуткое похмелье? Кто виноват? Он. Только он. Тьяго – одна большая проблема в моей жизни.
