Шорох раздался на лестнице, но я не обернулась. И, честно говоря, мне совсем не показалось странным, когда кто-то приблизился ко мне и чьи-то руки обхватили меня. Это было лишь реальным воплощением моих фантазий.
Это был Александр. Он нашел меня, приблизился, обнял сзади, прижался всем телом и стиснул в объятиях – так, что я очень хорошо его ощутила. Его руки прошли под моими локтями и нежно сжали полукружия грудей. Его пальцы раздвигали ткань пеньюара, его губы ласково покусывали мое ухо. Он был сейчас сама нежность.
– Нет, – прошептала я, все еще не оборачиваясь.
Он погрузил руку в мои волосы, ласково повернул к себе мою голову, заставил обернуться, и наши губы встретились. В этом жарком, жадном, терзающем поцелуе таяли остатки моего сознания. Он ласкал мои волосы, а вторая рука Александра поднимала подол пеньюара, гладила бедро, касалась теплого холмика лона и забиралась дальше – туда, где было невыносимо горячо и влажно.
– Нет, – прошептала я снова, когда его губы на миг оставили меня, но мое «нет» сейчас означало только «да». Надо же было хоть пустым звуком дать ему понять, что я еще не так покорна, как ему кажется.
– Да будет вам… Вы же хотите, я чувствую.
Он осыпал меня тысячами поцелуев, его руки были повсюду – сильные, теплые, коварные, и каждая клеточка моего тела наливалась страстью. Шире раздвигая мои бедра, выгибая мне спину, он уже входил в меня, уже наполовину вошел, но вдруг остановился, и я, исходя нетерпением, желая, чтобы он проник глубже, услышала голос, обжегший мне ухо. Он прошептал – прерывисто, хрипло, но ласково:
– Скажи «да».
Дрожь прошла по моему телу, внизу словно полыхнуло жаром, и я не выдержала.
– Да! – почти выкрикнула я, мои руки поднялись, касаясь его волос. Он пробормотал что-то мне в рот, и мы соединились полностью.– Да, да, конечно, да! Пожалуйста!
Он овладел мною здесь, а потом, когда все закончилось, мы, не сговариваясь и не глядя друг на друга, открыли дверь и самым естественным образом вошли в спальню. Ни он, ни я не вспоминали обид, с каждой минутой это становилось все ненужнее. Мы дали себе волю, забыв о том, что было в последние полгода.
Не скрою, то была одна из самых приятных и бурных ночей в моей жизни.
Мне не пришлось спать до полудня, как я на это рассчитывала. Я проснулась от неясной тревоги, когда стрелки часов показывали половину седьмого, и некоторое время лежала неподвижно, борясь со сном. Из вестибюля доносился шум, хотя обычно в такое время в доме было тихо. В очередной раз подняв тяжелые веки, я увидела склонившуюся надо мной еще не одетую Маргариту.
– Это что же, здесь был ночью герцог? – спросила она настороженно.
– Да. А что?
Я и сама теперь все вспомнила. Постель была в беспорядке, на соседней подушке еще сохранилось углубление от головы Александра. Я только сейчас подумала, что, пожалуй, проснулась счастливой. Без сомнения, теперь отношения между нами изменятся. Он был так ласков, так страстен – таким можно быть только с женщиной, которая тебе небезразлична. «Да, – подумала я, – если бы он изменился, я бы многое забыла: и ту ноябрьскую ночь, и даже леди Мелинду».
Забыть было бы легко, потому что уже сейчас, лежа в постели, я ощущала восхитительное блаженство во всех частях тела. Каждая частичка моей плоти была счастлива и удовлетворена. Я чувствовала себя необыкновенно сильной, страстной, уверенной. Я была очень доброжелательно ко всем настроена и хотела обнять весь мир.
Но Маргарита все так же настороженно смотрела на меня, и ее взгляд меня беспокоил.
– Что случилось? – спросила я.
– А вы знаете, что он собирается уехать?
– Уехать? Герцог уезжает?
– Да, и, похоже, надолго.
В одну секунду я вскочила с постели и подбежала к окну. Горничная была права. Во дворе я увидела конюха. Он держал под уздцы двух лошадей. Александр, одетый и вооруженный, переговаривался о чем–то с грумом. Было ясно, что он собирается уезжать.
Все вскипело у меня внутри. Ах вот как? Мне, значит, даже говорить не надо? Я даже предупреждения не заслуживаю? И это после того, что случилось! Куда он едет? Снова к леди Мелинде?
И хотя я понимала, что Александр наверняка уезжает по каким-то роялистским делам, подобное пренебрежение задело меня до глубины души. Как же я была глупа, когда думала, что с этого дня все изменится!
Накинув легкий шелковый халат, я спустилась вниз, в пустой вестибюль, куда со двора доносились голоса слуг и стук конских копыт, и с трудом отворила тяжелую дверь. Конюх все так же держал под уздцы лошадей, но Александр, видимо, куда-то отлучился. Правда, через минуту из–за угла дома показался и он сам, в изящном дорожном костюме из тонкого сукна и высоких ботфортах.
Я вышла на крыльцо – бледная, с сурово сжатыми губами. Он нахмурился, увидев меня.
– Вы уезжаете? – спросила я.
Он качнул головой, что должно было означать поклон. Потом, нетерпеливо сжимая хлыст, произнес:
– Как видите.
– И это после того, как…
Мой голос прервался. Я закусила губу, понимая, что едва не сказала глупость. К чему давать ему понять, как я преувеличила то, что на самом деле значило очень мало? Мне, взрослой опытной женщине, стыдно так ошибаться.
Я раздраженно напомнила:
– Завтра, если вы не забыли, должен был приехать мой отец, а также граф и графиня де Лораге. Мы пригласили их. Вы это прекрасно знаете!
– Прошу вас принести мои почтительнейшие извинения его сиятельству. Такая прекрасная хозяйка, как вы, сумеет сделать мое отсутствие совершенно незаметным.
– Вы насмехаетесь! – воскликнула я в бешенстве. – Я не знаю, есть ли такие дела на свете, ради которых вы были бы вправе пригласить моего отца, а потом не явиться на встречу!
С весьма мрачным видом он произнес:
– Я вынужден просить вас не задерживать меня, мадам, ибо дела, по которым я еду, очень важны. Я скоро вернусь, хотя и не могу назначить день.
Это было уже кое-что. Да, это было слегка похоже на слабую попытку оправдаться – хотя бы важностью дел. Я ничего толком не поняла, ибо он не давал объяснений, но, по крайней мере, он обещал, что скоро вернется.
Я проговорила более настойчиво:
– Может быть, вы скажете мне причину вашего отъезда? Что за тайна здесь кроется? Я ваша жена и…
Он прервал меня – раздраженно, резко, крайне нетерпеливо:
– К чему все это, черт побери? С какой стати я обязан все это выслушивать?
Я отступила, растеряв сразу все слова. О да, он умел оборвать разговор так, что мне не оставалось ничего, кроме как замолчать и опустить руки. У меня больно заныло сердце. Этот человек смотрел на меня такими холодными, такими равнодушными глазами, что на миг мне захотелось кричать от отчаяния. Потом на смену отчаянию пришла ярость. Какого черта! Пусть он едет куда хочет! Пусть не возвращается вовсе!
