Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
Маркус промолчал. Были вещи, о которых он предпочитал не говорить. Никому — даже ей. Однако Клемента поняла всё без слов.
Он был у императрицы. В груди кольнула ревность и сразу же потухла. Пальцы продолжили расстёгивать камзол.
Устал. Движения её замедлились. Жаль.
«Я ведь ждала», — она с трудом удержала на губах невысказанный укор. Что толку корить ветер, который дует не в твои паруса.
Покончив с застёжками, Клемента опустила голову на белый шёлк рубашки Маркуса и замерла.
Императрица… Маркус поморщился, отгоняя воспоминания. Эти вечера не доставляли радости. Самое смешное, что император боялся оставлять их наедине. Старая развалина сидела в своём кресле у камина и смотрела, что они делают. Он сам приглашал Маркуса. Сам наливал ему вино. Разве что сам не помогал расстегнуть корсет Клавдии.
Юстиниан был бессилен и знал это. Но бессилие не мешало ему наблюдать. Маркус поморщился.
Сама Клавдия не блистала красотой, но и уродиной не была. Как любая богатая женщина, она тратила на своё лицо достаточно денег, чтобы оно не вызывало отвращения. Маркус же мог лишь осознавать, как ему повезло, почти теряя сознание от отвращения на шёлковых простынях.
Да. Эти вечера утомляли. Это была вторая, ночная часть его службы, с которой было нетрудно смириться, имея в душе достаточно цинизма, а цинизма Маркусу хватало. По крайней мере, он старательно себя в этом убеждал.
Маркус коснулся пальцами запястья в том месте, где под кожей скрывалась руна одного из трёх могущественнейших богов. При мысли о том, что он, наследник Плутона, вынужден служить постельной игрушкой у богатой госпожи, ему становилось тошно от себя самого. Но Рим, в котором он жил, отличался от того, в который шесть веков назад спустился с корабля Гений их семьи. Этот новый Рим имел собственные правила игры, и двуличный поцелуй зачастую значил здесь больше удара меча.
У Маркуса был собственный интерес к женщине, что почивала на расшитых золотом императорских простынях. Он надеялся, императрица подарит ему вчерашнюю рабыню — однако та лишь рассмеялась, услышав, о какой он просит ерунде. Ей было всё равно, выживет валькирия или умрёт. И если бы это была другая валькирия, Маркусу, пожалуй, тоже было бы всё равно. А при мысли об этой, у него начинался сумбур в голове. И Маркусу оставалось успокаивать себя тем, что его не в первый раз посещает подобный спонтанный каприз.
Просто, после этих визитов ему требовалось немного времени, чтобы побыть в одиночестве. Не видеть напудренных лиц. Не нюхать дорогих духов.
Клемента сжала зубы — эти мысли отчётливо читались на его лице, и патриций даже не пытался спрятать их от неё. Здесь она была нежеланна. И всё же она никуда не ушла, лишь коснулась виска командора ещё нежнее. Нет, не императрица вывела его из себя.
— Меня собираются убить, — сказал Маркус и, подняв веки, в упор посмотрел на неё.
— Я тоже слышала об этом, — призналась Клемента негромко.
— Слышала и молчала, — голос Маркуса был спокоен, но лицо стало равнодушным и холодным в один миг. Клемента представила, как патриций высчитывает, сколько выгоды она может извлечь из их с императрицей постельных историй, и ей захотелось уйти.
— В Риме много говорят, — сказала она уклончиво, — но если Артемис говорит, значит, слухи не пустые.
Маркус поставил так и нетронутый кувшин обратно на стол, взял её лицо в ладони и заставил посмотреть на себя.
— Ты слышала или, может быть, видела кого-то, кто видел убийцу своими глазами?
Клемента покачала головой.
— Мне жаль. Но если я увижу, я сразу скажу.
— Хотел бы я, чтобы весь этот чёртов город сожрали драконы из древних легенд. Чтобы проклятые валькирии собрали силы и начали новую войну. Пусть он пылает огнём, вместе со всей ложью, которая поселилась в нём.
Клемента пристально посмотрела на него.
— Думай, прежде чем желать, Маркус. Каким бы ни был наш мир, мы умеем находить друг с другом общий язык.
«Все, кроме тебя», — повисли в воздухе её невысказанные слова.
Маркус отпустил её лицо и поднёс пальцы, унизанные перстнями, к глазам.
— Когда даэвы причалили к берегам материка на девяти кораблях, — сказал он глухо, и взгляд его был устремлён не на гетеру, а за окно. Туда, где плескался океан, и серая дымка заволакивала горизонт. — Они думали, что сумеют начать здесь новую жизнь. Лишённые крова, они верили только в себя и никому не могли доверять. Но они были честны с собой. Они знали, что жестокость — единственный способ выжить среди людей, которые никогда не примут их. Они убивали, но они не пытались лгать.
— Я думаю, — после долгой паузы произнесла Клемента, — что тот, кто желает тебе смерти, не обязательно скрывается среди твоих близких друзей. Я сегодня снова была в Колизее… если хочешь, расскажу о последних новостях…
Он слушал гетеру вполуха, но мысли его неустанно устремлялись туда — на арену, где он покинул беловолосую воительницу. Если это в самом деле был каприз, то этот каприз определённо был сильнее здравого смысла, потому что Маркус с каждым мгновением отчётливее понимал, что не может оставить её там. Не может позволить чьим-то ещё рукам прикасаться к ней. Не может жить и знать, что та существует отдельно от него.
— Зачем ты пришла? — спросил он, поняв, что Клемента продолжает говорить, а он давно уже не разбирает слов.
— Хотела… не важно. Мне уйти?
— Нет. Останься.
Клемента грустно улыбнулась. Она подумала, что никто уже не способен вывести её из себя, кроме этого самодовольного черного кота.
— У меня есть для тебя кое-что. То, в чём тебе отказала императрица.
Маркус поднял брови.
К утру стало совсем плохо. Риана видела камеру будто бы через алую пелену, и эта пелена то и дело застилала картинку совсем. В минуты прояснения она ощупывала плечо — оно распухло и ничего не чувствовало.
Презирая саму себя за слабость, она вспоминала легенду, которую повторяли девушки-ученицы друг другу перед сном. Говорили, старший катар-талах не просто так бросает войска на Помпеи в шестой раз. Говорили, там, по другую сторону границы, отделившей растущую Империю от послушных Короне Севера земель, осталась единственная крылатая, которая была для него важнее, чем весь народ.
Намэ Вена — последняя настоящая намэ, попавшая в плен в первый же день войны.
Риане эта легенда казалась романтичной и злой. Она не верила в любовь, потому что к тринадцати годам — когда её отправили в бой в первый раз — ни разу её не встречала. Но она понимала, что значит отдать ради одного единственного человека всё.
Когда она только оказалась в плену, Риана думала с тоской, что у неё не найдётся по другую сторону никого, кто стал бы так же искать её. Она не видела в своей жизни ничего, кроме войны. Не знала никого, кроме братьев и сестёр по саркару, идущих с ней в бой плечом к плечу.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
