Я помню эти губы в мае,И эти ноги в сентябре.И эти слезы в декабре…А память в январе – пустая.
Мы помолчали. Потом он сказал:
И поднял бокал.
Я даже не спросил за какого. И так было ясно.
Картошка
Мне было девятнадцать, и вот уже ровно год, как у меня не было денег. Никаких, за исключением стипендии. Да и та превращалась не пойми во что.
То ли дело – осень 1989-го. Первый курс МЭИ, энерго-физический факультет, отделение «Атомные электростанции». Сорок рублей базовая стипендия и еще тридцать от Министерства атомной энергетики.
Семьдесят рублей в месяц – это вам не шутки. Папа получал двести двадцать, хоть и не был электриком. Мой обед в студенческой столовой стоил шестьдесят копеек, а на моей сберкнижке лежало бабушкино наследство – тысяча восемьсот рублей.
Но я покупал на эти семьдесят рублей три книжки на черном рынке в месяц.
Двухтомник Стругацких стоил пятьдесят. «Девять принцев Амбера» стоила пятьдесят…
Пора остановить этот поток воспоминаний, пока он не превратил историю в задачу из учебника арифметики.
Мне было девятнадцать. В восемнадцать, когда я ушел в академку после первого семестра, я проработал год продавцом газет. На «Пушкинской» и на «Белорусской». Времена были свободные – ни крыши, ни рэкета. Закупился с утра у оптовика, привез сумку с прессой на точку, разложил столик – и пошло-поехало.
Деньги были шальные, как и время. Потом они кончились, потому что надо было возвращаться в институт.
У меня за плечами были три года в карате. Иногда пять тренировок в неделю. Тренер подбивал меня поехать на финальный отбор юношеского чемпионата страны, но я отказался. В спорт уходить не хотелось, а если не уходить – то зачем усложнять?
Вернувшись в институт, я посмотрел на доске расписание и побрел к аудитории в ожидании встречи с незнакомыми пока людьми. Встал у двери за пятнадцать минут до лекции и приготовился ждать. Первый пришел Женя, мрачный ботаник в очках. Я подошел, поздоровался.
Он пожал мне руку без всякого интереса и достал из сумки свежий «Спорт-Экспресс». (Через неделю у нас уже был график – мы покупали газету по очереди, чтобы не палить зря деньги. В валютном эквиваленте моя стипендия уже упала до семи долларов.)
Женька читал пятую страницу, приблизив газету вплотную к толстым стеклам очков. Отчеты о НХЛ, как сейчас помню.
– Любишь спорт? – спросил я.
Он кивнул. Словно отгоняя от себя надоедливую муху.
– А какие спортивные секции на потоке? – снова спросил я.
Он понял, что я не отстану. Сложил газету и убрал в сумку.
– Лыжная. Футбольная. И еще спецназ.
При слове «спецназ» я зашевелился. Вспомнил былое, запах раздевалки, выцветшее от пота и стирок черное кимоно, голос тренера.
– Ой, – сказал я. – А к кому можно прийти, чтобы записаться?
Он посмотрел на меня с недоверием.
– У меня черный пояс по карате, – пояснил я. – Правда, всего первый дан, но все равно… Там кто из нашей группы?
– Я, – сказал Женя со своим вечным мрачным настроением.
– О-о, – протянул я, не зная, что еще сказать, и повторил: – О-о…
– У меня минус семь, – сказал он и поправил очки. – Еще Лена ходит, у нее врожденный порок сердца, ей обычные нагрузки противопоказаны. Приходи…
Женька был страшный приколист и редкая умница. Я у него списывал задачи по квантовой механике. И безумно вывел его из себя, когда единственный в группе получил пятерку по «теории атомных станций».
Просто повезло. Вытащил именно тот единственный билет, который не только знал, но и понимал. Я был бы рад и тройке. К пятому курсу я понимал, что вряд ли буду работать по профессии. А Жене поставили четверку. Он знал всё, но начал спорить с профессором и доспорился до потери одного балла.
