– Там, на столе, завтрак, поешь, – говорила она слабым голосом.
И даже если сын не хотел есть, он садился завтракать.
Еще мама иногда звонила поздно вечером, когда они с Татой уже укладывались спать. Мама долго рассказывала про свой день, про недомогания, про соседей или телевизионные передачи. Гена слушал, глядя, как Тата устраивается на подушке, потом вылезал из постели и шел на кухне. Там он разговаривал с мамой часа полтора. Когда он возвращался назад, Тата уже спала.
– Ничего страшного, она скучает, – Тата проявляла душевность и понимание. Рябцев молчал – он-то знал, что ровно три часа назад, по дороге с работы, обо всем этом он уже с мамой говорил. Но делать было нечего – мама требовала и заслуживала безграничного внимания. Сама Тата ему однажды сказала: «Нас с тобой двое. А ты у нее один. Понимать надо». Геннадию хотелось поделиться с мамой: «Моя Тата такая добрая, такая понимающая!» Но он боялся, что сделает только хуже. Рябцеву очень хотелось жениться на Тате. Но эти два обстоятельства – страх «бросить» маму и невозможность кардинально решить проблему жилья – делали его нерешительным. И вот теперь, глядя на проросшую домовитость Таты, Рябцев страшно переживал. Ему хотелось совершить невероятный поступок. Например, прийти к ней и сказать: «Собирайся, мы переезжаем в нашу собственную квартиру!»
Вместо этого они драили кафель в старой ванной, пытались сделать перестановку и долго уговаривали хозяйку разрешить выбросить с балкона старые деревяшки.
Наконец, все было сделано.
– По-моему, очень неплохо! – Тата обвела взглядом комнату.
– Да, – согласился Гена и не покривил душой.
Он был удивлен, как мелкие ухищрения способны повлиять на внешний вид жилища. В ней и так было всегда чисто и уютно, но теперь появился лоск и какой-то налет богемности.
– Все дело в этих парных настольных лампах, – убежденно сказала Тата. – Нижний свет всегда создает уют.
– Да, – опять согласился Гена, еле-еле сдерживая себя. Хотелось Тату обнять, поцеловать, ну и так далее. «Интересно, так вот всю жизнь люди живут? В таком чаду?» – пытаясь переключиться, впервые подумал Рябцев. Обниматься было нельзя, а нужно было приготовить обед и погладить брюки. Тата потребовала, чтобы тетю из Киото встречали при полном параде. А самое главное – этому Тата придавала особое значение, – надо было поехать и выбрать вино.
– Понимаешь, вино – это не просто алкоголь. Вино – это выражение твоего отношения к миру. Только в этом случае спиртное не сделает из тебя животное, – говорила Тата, наставительно поднимая указательный палец. – И выбор вина при встрече, при знакомстве – это огромная ответственность.
Гена слушал, и ему хотелось хмыкнуть – подобные разговоры походили на игры маркетологов. Но голос Таты звенел такой убежденностью, что Рябцев только осторожно предложил:
– Может, просто шампанское купим? Торжественно. И все такое…
– Можно, конечно, и шампанское… Но… – покачала головой Белозерова.
– А в Японии что обычно пьют? Вам не рассказывали на курсах?
– О, Япония и здесь отличилась! – тут же откликнулась Тата. – Поэтому я так и волнуюсь! Японские сомелье – одни из лучших.
– Но тетя Адель – не сомелье? – осторожно вставил Гена.
– А неважно! Между прочим, японцы очень чувствительны к запахам и вкусам.
– Но тетя Адель – не японка, – опять уточнил Рябцев.
– Не имеет значения, – отмахнулась Тата, – понимаешь, развита у них органолептика! И дегустаторов в Японии больше, чем в любой другой стране. Парадокс – виноград возделывать практически невозможно, а специалистов много! С лозой им не повезло – негде особенно выращивать. Места мало – раз. Климат хоть и не самый холодный, но нестабильный – два. Дожди частые и долгие, туманы. Так что…
– Вообще винограда нет?
– Есть, конечно. Но вот для виноделия они используют либо привозное сырье, либо свое, а его мало, и оно очень дорогое. Сорт винограда такой есть – «косю». Вот это японский виноград. Очень толстокожий. И ягоды у него могут быть и черными, и розовыми, и даже белыми.
– Ого! Даже черного?!
– Ну, видишь ли, черный виноград – не такая редкость. Редкость размеры ягод. Они могут быть огромными. Как мячик для настольного тенниса, например! Кстати все вино, которое делают из местного винограда, называют «кокунайсан». Это, должна сказать, штука дорогая.
– Понятно, если мало винограда, то и цена на вино высокая.
– Знаешь, японцы же еще любят винную ягоду. Они ее едят. То есть не вино пьют, а виноград перебродивший едят. Короче, там все сложно.
– Постой, а вот эти все вина – сливовые, яблочные, персиковые? Японские вина из фруктов – я же сам их видел в магазине?
– Хорошие вина. Особенно «умэ-сю», из сливы. За границу они продают его. А вот виноградное свое, как правило, себе оставляют. – Тата покачала головой. – Я поэтому и хочу удивить тетю. Хочу предложить что-то удивительное. Не обязательно дорогое! Но – вкусное!
После долгих хождений по винным магазинам они приобрели две бутылки «соаве» и бутылку шампанского. Если с шампанским все было понятно, то вино вызвало у Гены интерес.
– Я никогда о таком и не слышал, – сказал Гена, разглядывая этикетку.
– Я тоже. Вернее, я услышала совсем недавно. На курсах рассказывали. Понимаешь, оно недорогое. Итальянское, из провинции Венето. И когда-то было страшно популярным. Его любил, например, Фрэнк Синатра. А потом, знаешь, как бывает, расслабились, и качество стало хуже. Но сейчас, говорят, вроде опять в силу входят.
– Но оно же совсем недорогое.
– Да, дешевле «шабли». И дешевле «шардоне». Но, смотри, здесь есть лучшая категория этого вина. Буковки DOCG именно это и обозначают.
– Но, может, все-таки для тети взять что-нибудь другое?
– Нет, нет, давай попробуем это!
Рябцев рассмеялся – азарт исследователя взял верх над гостеприимством.
– Как скажешь! Думаю, что оно понравится тете. К тому же в запасе есть неплохое шампанское.
Самолет прилетал рано утром, ни свет ни заря Тата и Рябцев были в аэропорту. В толпе ожидающих их можно было найти по огромному букету. Букет был большой, но без претензий – мелкие веселенькие цветочки. Такие цветочки обычно несут «месседж» – мол, рады вам, чувствуйте себя как дома! Тата придирчиво оглядела Рябцева, и ее сердце сладко заныло – Геннадий Петрович был хорош до невозможности. Высокий, стройный, элегантный. Лицо с правильными чертами, спокойное. Тата не удержалась и прижала его руку к себе. Рябцев сначала удивленно повернулся к ней, а потом все понял.
– Я люблю тебя, Татка! – тихо сказал Геннадий Петрович, касаясь губами ее уха.
Так и стояли они, абсолютно счастливые, в этой толпе, пока вдруг Рябцев не спохватился:
– Тата, табличку достань! Как же мы ее узнаем, а она нас?!
