— Концерт уже начался, — сухо ответила она. — Ты будешь мешать музыкантам самовыражаться.
— Да я на цыпочках, на цыпочках…
— А что за деньги ты мне даешь?
— Это мне папа подарил, — несла я всякую чушь. — На день рождения.
— Не понимаю, — принялась возмущаться старушка. — Как можно детям дарить валюту?!
Но франки все же взяла.
Схватив билет, я побежала в зрительный зал.
Любителей послушать юных скрипачей было, прямо скажем, не густо. Первые три ряда вообще пустовали. На сцену вышла накрашенная тетечка в длинном платье и важно объявила:
— Альбиони. "Адажио". Исполняет Владимир Воробьев. Город Москва.
Раздались жидкие аплодисменты.
На сцене появился Воробей в черном фраке и с белой бабочкой. Он зажал скрипку между плечом и подбородком и заводил по ней смычком. Полилась заунывная мелодия, типа похоронной. Ждать, когда он все это пропиликает, у меня не было ни времени, ни желания. Я прошла в первый ряд и села напротив Володьки. Он играл с закрытыми глазами.
— Воробей, — громким шепотом позвала я.
Лицо его приняло недоуменное выражение. Он открыл глаза и посмотрел в зал.
— Да здесь я, здесь, — шептала я. — У тебя под носом.
Когда Володька увидел меня, его лицо и вовсе вытянулось, словно огурец. Он сделал два шага к краю сцены.
— Как ты тут оказалась? — не переставая играть, тоже шепотом спросил он.
— Потом расскажу. Давай скорей. За мной гонятся.
— Ты с ума сошла! — округлил глаза Воробей, но все же стал играть в два раза быстрее.
В зале недоуменно зашептались. Я оглянулась. Латиноамериканец был уже здесь. Стоял в дверях.
— Володька, — в полный голос сказала я, — нам надо бежать.
Он заиграл еще быстрее. Рука со смычкой просто — таки мелькала: туда — сюда, туда — сюда.
Латиноамериканец пошел по проходу.
— Воробей! — закричала я. — Сваливаем!..
Володька резко перестал играть и медленно поклонился. Ответом было недоуменное молчание зала. Воробей быстро ушел за кулисы. Я, прыгнув на сцену, бросилась за ним.
— Ты что, Мухина, спятила?! — накинулся он на меня чуть ли не с кулаками. — Я, может, из — за тебя первую премию потерял!
Пропустив все это мимо ушей, я потащила его в глубь кулис.
— Здесь есть черный ход?
— Да, вот за этой дверью.
Я рванула дверь.
— Бежим скорей!
Мы побежали по каким — то коридорам, лестницам и наконец выскочили в маленький дворик. И — о, чудо! — с улицы въехало такси. Я втолкнула Воробья в машину и влезла сама.
— Гони! — приказала я водителю.
Видимо, у меня было такое лицо, что он решил не спорить.
— Куда гнать — то?
— По — моему, в дурдом, — сказал Володька.
— Попетляйте, попетляйте, — попросила я и, чтобы таксист действительно не принял меня за сумасшедшую, добавила: — Понимаете, мы решили пожениться. А мой отец против. Убью, говорит, твоего хахаля, — кивнула я на Воробья.
— Все ясно, — усмехнулся таксист. — Дело молодое.
И начал петлять. Я глядела в окно. Вроде бы за нами никто не гнался.
— Сколько вам лет, ребята? — спросил таксист.
— Восемнадцать, — соврала я, а что?..
— Больно молодо выглядите.
— Спасибо за комплимент. Вот здесь остановите. Рядом с автобусной остановкой.
Машина остановилась. Денег не было ни у меня, ни у Володьки.
— Ладно уж, — добродушно проворчал таксист. — Потом на свадьбу пригласите. Я в пятом таксопарке работаю. Дядей Гришей звать.
К остановке подкатил автобус. Я с ходу в него полезла; Воробей, естественно, за мной. Так мы и прыгали с автобуса на троллейбус, с троллейбуса на трамвай, а с трамвая снова на автобус. Как сказал бы господин Сундзуки — "обрубали хвосты".
Таким образом мы заехали к черту на кулички. Начал моросить дождь. Володька снял свой концертный фрак и бережно укутал футляр со скрипкой.
— Мухина, — недовольно проворчал он, — тебе не кажется, что у тебя крыша едет?
— У тебя сейчас у самого поедет, — ответила я и рассказала ему обо всем, что со мной приключилось за эту неделю.
Воробей слушал с непроницаемым лицом. Когда я закончила, он некоторое время молчал.
— Послушай, Мухина, — наконец сказал он, — это не просто бред. Это бред сивой кобылы.
— Ты что, мне не веришь?! — возмущенно завопила я.
— Верю, Эммочка, верю, — погладил он меня по голове, словно больную. — Ты только не нервничай.
— Я тебе русским языком объясняю — меня хотят убить! Явка в Париже провалена! Мсье Фабр забыл парашют! А капитан Сидорчук передал привет дедушке!..
— Да, да, — кивал Володька, — тебя хотят у бить, за тобой следят, ты прыгала без парашюта в Атлантический океан, а в Питер тебя доставила секретная подводная лодка. Я все правильно понял?
— Да, все правильно! — с вызовом ответила я.
— Охо — хо, — вздохнул Воробей и снова погладил меня по голове.
— Да включи ты на минуточку мозги! — отбросила я его руку.
…Короче, мы круто поругались. Наступила тишина. Я сидела на скамейке и чесала нос. Привычка у меня такая, когда нервничаю.
— Знаешь что, Мухина, — примирительно сказал Володька. — Едем домой. В Москву.
— На какие шиши?
— У меня в гостинице есть деньги.
— Нельзя нам в гостиницу, — убежденно сказала я. — Она уже под наблюдением.
— Ну хорошо, — сдался он. — Что ты предлагаешь?
Я посмотрела на его скрипку, — я встала со скамейки, — сейчас деньги будут.
Мы снова поехали в центр. Там я привела Володьку в подземный переход.
— Давай, Воробей, — говорю, — сбацай чего — нибудь для народа.
По — моему, это предложение поразило его больше, чем все мои похождения вместе взятые.
— Я?.. Для народа?..
— А что такого? Нам же нужны деньги на билеты.
Помедлив, Володька надел фрак. Достал из футляра скрипку. Протер смычок.
— Моцарт. "Маленькая ночная серенада", — громко объявил он. — В подземном переходе исполняется впервые.
И заиграл.
Я присела на корточки, положив перед собой пустой футляр. Вскоре в него посыпались металлические деньги. А затем и бумажные.
Володька вдохновенно играл. Я подсчитывала денежки. Нам уже хватало на два плацкартных билета, но для полного счастья хотелось набрать на отдельное купе.
