Наверняка имелось общее ощущение того, что работать в китайском кино чертовски трудно, ведь китайская киноиндустрия все еще оставалась такой слаборазвитой. Не могу найти простого ответа на вышеприведенный вопрос, за исключением того, что я китаец и должен исполнить свой долг как китаец. Правда состоит в том, что я — родившийся в Америке китаец. То, что я китаец, рожденный в Америке, могло быть случайностью, или же так устроил мой отец. В то время живущие в Штатах китайцы, преимущественно из провинции Гуандун, очень страдали от тоски по родине: ностальгия окутывала все, что было связано с их родной землей.
В этом контексте китайская опера с ее неповторимым китайским колоритом имела успех. Мой отец был известным артистом китайской оперы и пользовался большой популярностью. Поэтому много времени он проводил в Штатах. Я родился, когда он взял с собой мою мать в одну из своих постоянных гастрольных поездок.
Мой отец был известным артистом китайской оперы и пользовался большой популярностью. Поэтому много времени он проводил в Штатах. Я родился, когда он взял с собой мою мать в одну из своих постоянных гастрольных поездок.
Но отец не хотел, чтобы я получил американское образование. Когда мне пришла пора идти в школу, он отправил меня обратно в Гонконг — на вторую родину — к своим родственникам. В наследственности все дело или в окружении, но, учась в Гонконге, я очень любил сниматься в кино. Мой отец хорошо знал массу кинозвезд и режиссеров. Среди них был покойный мистер Чин Кам. Меня привели на студию и дали несколько ролей. Я начал играть эпизодические роли и постепенно стал звездой.
Это был важнейший в моей жизни опыт. Я впервые столкнулся с подлинной китайской культурой. Меня пленило ощущение причастности к великому. Тогда я еще не видел и не понимал, насколько сильно влияние окружения на формирование характера и личности. Тем не менее осознание себя «китайцем» зародилось именно тогда.
Ребенком и подростком я был сорванцом и вызывал сильное осуждение старших в семье. Я был очень озорной, агрессивный, вспыльчивый и жестокий. Моими «врагами» становились не только ровесники, но порой даже взрослые. Я никогда не думал, зачем дерусь. Моя первая мысль, если мне кто-то не нравился, — «Брось ему вызов!». Бросить вызов чем? В голову приходили только кулаки. Я считал, что победить — означает побить, но не мог понять, что победа силой — ненастоящая победа. Когда я поступил в Вашингтонский университет и начал изучать философию, мне стало стыдно за свою прежнюю незрелость.
Я считал, что победить — означает побить, но не мог понять, что победа силой — ненастоящая победа. Когда я поступил в Вашингтонский университет и начал изучать философию, мне стало стыдно за свою прежнюю незрелость.
Мои интересы в философии были напрямую связаны с детской драчливостью. Я часто задавался такими вопросами:
• Что следует за победой?
• Почему люди так ценят победу?
• Что такое «слава»?
• Какая «победа» считается «славной»?
Куратор помогал мне выбрать специальность и, видя мою любознательность, порекомендовал философию. Он сказал: «Философия расскажет тебе, в чем смысл жизни». Я сообщил родным и друзьям, что решил изучать философию, и все были очень удивлены. Никто не сомневался, что мне лучше изучать физическую культуру, ведь в свободное время я интересовался исключительно ею, с детства и до окончания средней школы я занимался только китайскими боевыми искусствами. И в самом деле, боевые искусства и философия кажутся полными антиподами. Однако мне представляется, что теория китайских боевых искусств весьма расплывчата.
У каждого действия должны быть причина и основание, и должна существовать всеобъемлющая и аргументированная теория, подводящая базу под всю концепцию китайских боевых искусств. Я хочу вдохнуть в боевые искусства философский дух, потому я решил изучать философию.
Я никогда не прекращал постигать боевые искусства и заниматься ими. Когда я искал истоки и отслеживал историю китайских боевых искусств, у меня всегда возникало сомнение: неужели основатели изначально задумывали все направления китайского кунг фу, с их разнообразными формами и определенным стилем? Я так не считаю. Формальности мешают прогрессу, это касается всего, в том числе философии. Философия выводит мой стиль джиткундо к новым пределам в сфере боевых искусств, а джиткундо действительно поднимает мою актерскую карьеру на новую высоту.
Источник: статья Брюса Ли под названием «Я и джиткундо» из тайваньской газеты, датированная 1972 годом и перепечатанная в журнале Bruce Lee: Studies On Jeet Kune Do, (c) 1976, Bruce Lee Jeet Kune Do Club, Hong Kong, полностью опубликованная в первом томе собрания Bruce Lee Library Series: Words of the Dragon.
2-B
О человеческом понимании
Что касается человеческого понимания, то существуют простые впечатления и простые идеи. Простое впечатление сильнее, а его образ ярче, чем у простой идеи. И оно рождает простую идею.
Другими словами, простые идеи — это отпечатки простых впечатлений. Например, я вижу нечто волнующее, то, что меня трогает, и под влиянием этого впечатления впоследствии я могу дойти до идеи этого. Поэтому простые идеи — это прямые отпечатки простых впечатлений. Их нельзя разделить на составляющие, они — неделимое целое.
Сложные впечатления и сложные идеи тоже взаимосвязаны (сложные идеи — отпечатки сложных впечатлений), но в отдельных особых случаях это не так. Например, я могу вообразить место, где никогда не был, или человек с цветовой слепотой к синему цвету может составить себе представление об этом цвете, основываясь на собственном опыте восприятия других цветов.
Термин «сложная идея», между прочим, означает нечто, состоящее из простых идей. Например, яблоко имеет цвет, вкус, размер и так далее.
Источник: рукописные философские заметки Брюса Ли из Вашингтонского университета, 18 февраля 1964 года. Архив Брюса Ли.
2-C
Жизнь: единство вещей
Многие философы относятся к числу говорящих одно, а делающих другое, и исповедуемая человеком философия часто отличается от той, в соответствии с которой он живет. Философия все больше и больше рискует стать лишь исповедью.
Философия — не «проживание жизни», а деятельность, связанная с теоретическими знаниями, и большинство философов не собираются проживать те или иные вещи, а лишь теоретизировать о них, созерцать их. А созерцание вещи подразумевает нахождение вне ее, решение сохранить расстояние между ней и собой.
В жизни мы естественно и целиком без тени сомнения принимаем полноту реальности видимого и ощущаемого. Однако философия не поддерживает эту веру в жизнь, она стремится превратить реальность в проблему, задавая, к примеру, такие вопросы: «Этот стул, который я вижу перед собой, действительно тут стоит?», «Он способен существовать сам по себе?». То есть философия, вместо того чтобы в согласии с самой жизнью упрощать жизнь для жизни, усложняет ее, заменяя безмятежность мира беспокойством проблем. С равным успехом можно спрашивать у нормального человека, как он дышит. Начав сознательно описывать этот процесс, он сразу задохнется. Зачем пытаться задержать и прервать течение жизни? Зачем создавать такую суматоху? Человек просто дышит.
