На мосту, до которого было метров двести, стоял с включенными фарами грузовой крытый автомобиль и рядом «уазик». В свете фар мелькнула фигура с погонами на плечах. Одна, другая.
— Слушай, Рав, а тебе не кажется, что это военные? Не тех ли они пьяных солдатиков в пещере ищут?
— Наверняка. Или менты… Надо их растолкать. А то они, козлы, в десяти метрах от входа сидят. Если кого из местных пацанов офицеры возьмут в проводники — сразу найдут.
— И нас заодно.
— Нет, Мишк, нас не найдут. Тут уже пещеру хорошо знать надо. Ну можем вообще и поглубже перейти на всякий случай.
Родник, это обычное природное чудо, был бесшумен, зарос еще не слишком пожухшей, несмотря на позднюю осень, травой. В небольшом зеркальце воды чувствовалось движение со дна, если только опустить в ледяную воду руку. Вода была свежа и до того ломила зубы и перехватывала горло, что ее впору было закусывать. Но она была и по-настоящему вкусна.
В зеркальце родника заплескалась, замерцала одна яркая звездочка. Михаил поднял голову. Где-то на страшной высоте, в просторе, полностью противоположном неподвижной тьме и замкнутости пещеры, ветер раздвинул тучи, чтобы показать Мише три яркие звезды на прямой ровной линии.
— Пояс Ориона, — сказал он.
— Чего? — спросил Равиль.
— Пояс Ориона, — Миша ткнул в небо пальцем. — Люблю.
— А-а. Ясно. Ну пошли.
Равиль закрыл крышку полной канистры, и они направились в обратный путь.
Михаил пару раз подсветил себе дорогу. И вдруг откуда-то снизу, от моста, что ли, раздалось:
— Эй вы там, с фонарями, стоять!
Они остановились, с тревогой выискивая в ночном сумраке глаза друг друга, чтобы поглядеть в них. Они так стояли целую секунду и только потом побежали, конечно же, туда, где была безопасная тьма, теснота и духота.
— Эй, там, стоять! Мы вас видим! Стоять! Стреляю!
Равиля и Мишу утянуло в спасительную дырку в земле, как воду в воронку. Выстрелов не было. Только ругань.
— Суки! Не уйдут, ничего.
Теперь страх был снаружи. Теперь то, что пугало раньше, было, как дом родной. Но, пройдя до того места, где можно было выпрямиться, они выпрямились, и Михаил расхохотался.
— А что мы, собственно, дернули? Ведь это не по нашу душу, а по…
Равиль не разделял этого веселья.
— Вообще-то да… но все же… Кто их знает? Давай этих солдатиков разбудим.
— Давай.
Но солдатиков на том месте, где они спали и блевали, не обнаружилось. Ни хлеба, ни бутылок. Только оплывший огарок свечи.
— Куда они, черти, делись?
— Мишка, давай сперва наших предупредим. Этих потом найдем.
В их гроте все оставшиеся мирно спали. У водоносов, пока они добирались досюда, нервы постепенно успокоились. Василий проснулся сам, а Катю с Сашей разбудили.
Сели советоваться, что дальше делать. И решили, что паниковать не стоит. У них идеальное место для стоянки. И недалеко, и в то же время на приличном расстоянии от входа. На всякий случай сделали оба прохода максимально узкими, соорудив баррикаду из камней. Поработав, еще больше успокоились. А когда Катя достала из своего рюкзака фляжку со спиртом, то при родниковой водичке и вовсе все стало в порядке. И улеглись досыпать.
На этот раз Михаил был разбужен шумом голосов, хотя Равиль и Василий разговаривали, сидя у закипающего чайника, совсем негромко. На этот раз он посветил на часы и посмотрел на циферблат внимательнее: «10:13 am». Вот уже действительно утро. Только почему-то еще хотелось спать.
Послышались чьи-то шаги. Из темноты возникла Катя, а вскоре вслед за ней появился Саша.
— Доброе утро, — поприветствовал всех Михаил, наполовину вылезший из спальника. — Где-то, по слухам, солнышко встало.
— Вылезай, вылезай, — посоветовал ему Равиль. — Как бы нам сейчас тикать не пришлось.
— А что такое?
— Мы с Равом в Переднюю ходили, — сообщил Василий. — Там, кажется, действительно облава на этих солдатиков. Даже собак запустили.
— Вы видели их?
— Нет, слава богу. Только слышали. Там местами встречаются тонкие стены. Штреки часто прорыты. «Товарищ майор» слышали и «сука» слышали. Может, найдут тех беглецов и отвалят…
В голосе Рябченко присутствовала какая-то микроскопическая дрожь. Да Михаил и сам почувствовал неуверенность, зыбкость в этой огромной земной полости, в этих известняковых и песчаниковых стенах и потолках, в самом своем положении норного зверя, загнанного в глубину гораздо более сильным и свирепым фокстерьером. Господи, и тут, в пещере, эти, в погонах, достали.
Однако после завтрака Василий, Равиль и Саша в экономном свете одной свечи уселись играть в карты. Катя продолжила чтение своего романа. Миша улегся, то проваливаясь в дрему, то вновь возвращаясь к темной яви. Впору было задуматься — а что же они будут здесь делать две, три недели или сколько там еще? Ну лазить, исследовать. Ну, выбираться иногда в поселок за продуктами, за хлебом, водочкой…Тяжела участь дезертира.
Но сейчас думалось о другом. Что же там, в Передней, происходит или уже произошло? Оставили ли их в покое в этом неизменном царстве тишины, темноты и мира? Спустя часа полтора-два Василий не выдержал:
— Схожу посмотрю, как там. Он наладил свой безотказный шахтерский фонарь и ушел. Миша сменил его в нудном и молчаливом преферансе.
Когда Рябченко вернулся, тишина и тьма никак не прореагировали. Если бы свет фонарей и единственной горящей свечи был верен, как солнечный спектр дня, если бы вдруг каким-то чудом под потолком включились люминесцентные лампы, то можно было бы сказать, что лицо Василия залила смертельная бледность. Оно не могло говорить ни о чем хорошем. Оно вообще толком ничего не могло говорить. Его нижняя челюсть заметно дрожала, губа оквадратилась, словно у маленького мальчика, в одночасье потерявшего все игрушки, собачку и маму с папой.
— Там… там… Я бы не поверил… Пошли все… Все похватали фонари и пошли вслед за проводником. Двигались в молчаливой тревоге, а Василий — и это Михаилу, шедшему вторым, было заметно даже по фигуре, по осанке — шел в молчаливой истерике.
В четвертый раз маршрут казался давно знакомым. И Миша, обладавший хорошей зрительной памятью, сказал себе, что вполне может добраться до выхода самостоятельно. Вот уже пошла Передняя система. Сейчас поворот направо. Точно. Он запомнил эту кротовую жопу. Здесь налево. Большой грот с каменным телефоном-автоматом. Теперь длинный прямой штрек. Тут блевали солдатики…
Черт, а где же знакомая тяга дневной поверхности? А где свет? Здесь-то уж пора пробиваться свету! Миша посмотрел на часы. Четыре часа дня. Не сошел же он с ума, не сошли же все с ума. Что это за дикие шутки со временем?
— Вот, — только и смог произнести растерявшийся командир, скорбно уставив голову с неподвижным пучком света в какую-то безобразную пупырчатую кучу, сыро поблескивающую в бликах фонариков. В куче торчали какие-то железяки, угол деревянного ящика, большой округлый камень.
