Книга Дочери аптекаря Кима - Пак Кённи

Когда невеста вышла из дома, женщины, прислуживающие на кухне, шумной гурьбой высыпали за ней. В этой суматохе работница из Хадона, улучив момент, стащила с кухни серебряную ложку и спрятала ее у себя на груди.

— Ай-гу! Поосторожней, вы, не толкайтесь же! Ребенка задавите! — широко расставив руки, закричала одна женщина, державшая за спиной маленького ребенка.

Работница из Хандона, придерживая украденную ложку, как ни в чем не бывало, продолжала шипеть на ухо впереди стоящей старухе:

— И к чему только это все? Вы только посмотрите на Тэкджина. Ему больше деньги аптекаря нужны, чем девка. А невесте-то уже совсем мало осталось на этом свете, ветер подует — и нет ее. Как она мужа-то ублажать будет? — сузив глаза, она пошло засмеялась.

— Ну что ты такое говоришь?! Она еще поживет. У каждого своя доля. А ты так говоришь из зависти. Ну и что, что невеста не вполне здорова, но хоть ночку с мужем может она провести? Жаль же девку, так хороша!

— Если красива, то и жить дольше может? — обиженно надула губы работница из Хадона, подхватывая сползающую вниз серебряную ложку и как следует закрепляя ее на груди.

— Ты только посмотри, невеста-то — словно фея, сошедшая с небес, — с сочувствием проговорила старуха.

— Гену и Чиннё целый год ждут, чтобы встретиться[23], а Тэкджин что? Ему хотя бы год прожить с больной Ёнсун — и то хорошо. Если бы не ее болезнь, вряд ли бы он смог жениться на ней, — вставил какой-то мужик.

— Как бы не так! Ган Тэкджин — потомок янбанов, а стал зятем аптекаря, — вставил свое слово какой-то малорослый мужик.

— Что толку с его разорившихся родителей, которые когда-то были янбанами? От его наследства и след простыл, живет в какой-то каморке, как нищий, едва сводя концы с концами, и то благодаря кому — пивной девке! А вот войдет в семью аптекаря Кима… Что бы тут ни говорили, ему повезло, — завистливо добавил кто-то.

— Все равно Тэкджин выглядит так же благородно, как и его предки, голубая кровь дает о себе знать, вы только посмотрите на него, — не сдавался малорослый мужик.

После свадьбы нищие и прокаженные, ожидающие окончания церемонии, затеяли драку, стараясь заполучить для себя лакомый кусок с праздничного стола. Дети же, как маленькие бельчата, шныряли между ними и ловко хватали рисовые лепешки тток.

Мать Ёнсун устало сидела на террасе, вытянув опухшие ноги. В боковой комнате аптекарь Бондже принимал гостей, угощая их водкой. Тетка Бонхи кормила измученную свадьбой невесту, аккуратно подавая ей в рот лапшу и между делом поправляя ее наряд. Сонсу не было видно с самого утра. Изрядно выпивший Джи Соквон удалился вместе с толпой прокаженных, пританцовывающих под свои напевки. Уже за воротами Джи Соквон выкрикнул:

— Горько мне, горько! Но дай вам Бог, молодая госпожа, прожить долго и счастливо!

Он направился к пивной на набережной, которая, по словам его собутыльников, стала его родным домом: и в дождь, и в снег, сколько бы он до этого ни выпил, Соквон каждый вечер неизменно возвращался в эту пивную. Вдруг перед его слипающимися глазами появилась шумная толпа людей.

— Ого? И тут, что ли, праздник? — вытерев рукавом нос, Соквон втерся в толпу. — Что тут происходит? — вытянув шею, спросил он.

— Что происходит? А у тебя глаза есть? — толкнула его локтем в бок мать Бау, известная своим свободным поведением.

— Эй, больно же! Вот это да, в первый раз вижу! Неужели это кит? — Соквон протер от удивления глаза. — Ты посмотри-ка, какое чудо! Ого-го, а дым-то как валит!

— Ну и дурак же ты. Не доносили тебя что ли?

— Ну-ка, ну-ка, погоди же ты! Что-то плывет… Да это ж корабль!

— Не видишь, что не наш это корабль, а иностранный? Захватили наши территории. Пришел нам конец.

— Ничего-ничего. Постой-ка, где мое ружьишко? Как пальну сейчас — и головы не найдешь, — сложив руки так, как будто держит ружье, Соквон прицелился и выстрелил вдаль.

— Ха-ха-ха… — как мужик, широко раскрыв рот, расхохоталась мать Бау, — да ты совсем с ума сошел! Вроде и сорока тебе нет, а ведешь себя, как выживший из ума старик.

— Что несешь-то? А давай сегодня ночью я тебе покажу, какой я старик? Хе-хе-хе…

— Заткнись, а? Сукин ты сын. Уступи дорогу, — мать Бау задним местом так двинула Соквона, что тот кое-как устоял на ногах.

Черная громада корабля, выдыхая клубы дыма, скрылась за горизонтом. Толпа народа, собравшаяся на берегу, начала потихоньку расходиться.

— Какой позор для нашей страны! Во времена Тэвонгуна такое было просто немыслимо, чтобы иностранцы вот так нагло вторгались в наши земли. Какой позор!

— Нам конец. Говорят же, если баба в доме ревет, не устоит тот дом. Может ли моллюску перепасть что-то доброе от драки с цаплей? Ха!

Сыпались недовольные реплики в адрес правительства царицы Мин, убитой японцами в прошлом году.

— Не избежать народного бунта. Уже столько времени, и никакого улова, поля попорчены войнами, народ голодает — все предвещает революцию.

— Может, государство нам одолжит зерно для посева?

— Хм-м, размечтался! Из чего? Даже если мы и посеем, перепадет ли нам с собранного урожая хотя бы зернышко? Как ни верти, а нам ничего от этого не выиграть. Видно, суждено нам жить и умереть голодными.

Вдруг из поредевшей толпы раздался пронзительный визг женщины:

— Сокво-он! Черт ты эдакий!

Соквон оглянулся и узнал Окхву.

— Эх, удирать надо, — и пустился от нее со всех ног.

— Сволочь ты эдакая! Так ты отблагодарил меня за все, что я для тебя сделала? — кричала вслед Соквону Окхва.

Она понимала, что Соквон не был виноват перед ней, но он был единственным, на кого она могла излить весь свой гнев. В ту ночь Окхва закрыла свою пивную и рыдала всю ночь напролет:

— Судьба слишком несправедлива ко мне. Почему я должна жить одна? Этот мерзавец, Тэкджин, обманул меня, говоря, что мы будем жить долго и счастливо, а потом бросил… Ай-го, ай-го! Бедный то тебе придется испытать без отца!