— Правда? Вот здорово! А я и не знал! — обрадовался Миша.
— Но тебе еще будет хорошо в этой школе, ты привыкнешь, — продолжала уговаривать тетя. — Нёма тебе все растолкует лучше меня. Он там знает буквально всех, — повторила она.
Дядя Наум возвращался с работы обычно поздно. Он занимал видный пост заведующего кафедрой на мехмате Московского университета. Но сегодня, ради первого учебного дня племянника, приехал пораньше. Миша метнулся к нему, не давая войти в дом.
— Ну что, Михаил? — заулыбался дядя, очень довольный такой неожиданно горячей встречей. — Как тебе новая школа и новые друзья?
— Да они какие-то все странные… — пробормотал Миша. — Дерганые какие-то, чудные… Ведут себя непонятно, во что-то все время играют…
Дядя Наум разулыбался еще шире.
— Давай, Мишук, я сейчас поужинаю, а потом мы с тобой все обстоятельно обсудим.
Миша кивнул и поплелся за дядей на кухню, где прочно приклеился к стулу возле дяди. Тот проворно жевал и улыбался, тетя привычно вздыхала, а Миша считал неторопливые минуты по часам, флегматично покачивающим маятником на стене. Наконец, ужин кончился. Дядя положил руку на Мишино плечо:
— Пошли в комнату и поговорим.
Когда Миша закончил свой сбивчивый, путаный рассказ, дядя Наум некоторое время молчал. Молчал и улыбался. Тетя Бела горько вздыхала в углу.
— Значит, Митенька… — задумчиво заговорил дядя. — Хороший мальчик… У Митюши редкий характер: болото в тундре. Не знаешь, что это такое? А мне приходилось там как-то тонуть… Ноги свободно и легко проваливаются, кажется, внизу ничего нет — одна лишь мягкость и нежность, как вата. И сейчас ты уйдешь в неизвестность навсегда. И вдруг раз — что-то жесткое! Вечная мерзлота. И дальше хода нет. Так и Митюша: мягок и нежен до определенного предела, пока вдруг не решит сказать свое твердое «нет». А его «нет» сломать невозможно. Проверено неоднократно. Это просто, как три рубля…
Тетя Бела осуждающе засопела из своего угла.
— Я впервые увидел Митюшу примерно год назад. Тогда его старший брат буквально вырвал Митеньку из рук отчима, который бил пасынка смертным боем, пытаясь заставить его с собой спать. Этой скотине вдруг зачем-то понадобился синеокий любовничек. Знаменитый дяденька, между прочим… Его фамилию я тебе называть не буду. Придет время — сам все узнаешь. А Митюшина мама-киноактриса, известная дамочка, увлеченно делала в то время карьеру, по полгода снимаясь в дальних странах, и ни на что не обращала внимания. Если бы не брат, этот зверь забил бы мальчика насмерть. Потому что он категорически отказался разделять «папашину» любовь. И предпочитал умереть.
— Нёма, что такое ты рассказываешь ребенку? — вмешалась тетя Бела. — Это все не для детских ушей.
Дядя сурово глянул на нее, и тетя сразу умолкла. Потом он оценивающе оглядел Мишу:
— Он не ребенок. Пусть привыкает к жизни и познает ее во всех подробностях. Чем раньше, тем лучше. Брат долго потом лечил Митюшу, потратил уйму денег на врачей, залез в долги… У мальчика были даже смещены позвонки. Сломано два зуба. И все время болели уши.
— Чай, кофе? — спросила тетя Бела.
— Чай, — отозвался дядя, и тетя вышла. — Знаешь, Мишук, я когда-то в молодости мечтал найти способ своеобразного уединения, ухода от мира с его жестокостью и нелепостью. Возможно, у нас действительно страна глухих, но никак не немых. Все обожают потрепаться да посплетничать. И на монахов никто тоже не походит… Да, никто, — задумчиво повторил дядя. — Поэтому каких только ярлыков на окружающих не понавешают… Сколько лет прошло с тех пор, как я понял, что ничего у меня не получится? — Дядя на мгновение задумался. — Не помню… А малыша Денисика привела домой три года назад незнакомая женщина. Она встретила Дени на рынке, где тот довольно ловко лазил по чужим карманам. Дама, оказавшаяся сотрудником милиции, сначала решила, что Денисик вообще беспризорник. А что еще можно было подумать? Хотя мальчик был прекрасно одет. Дени страдал клептоманией и рос совершенно уличным ребенком: родители-дипломаты жили все время за рубежом, а бабушка, актриса на пенсии, справиться с малышом не могла. Он, правда, и по сей день продолжает приворовывать, но благодаря стараниям и усилиям все той же милицейской дамы, оказавшейся весьма заботливой, и школы — там замечательная дирекция — его кражи стали большой редкостью и почти не доставляют малышу радости. Понял, нет?
Миша растерянно вертел в руках мандарин.
— Не так чтобы очень, не очень чтоб так, — признался он. — Очень сложно сформулировать…
— Да ну их, эти формулировки! Зачем они тебе? Для чего постоянно пытаться все объяснять? Четкость вредна своей категоричностью и безусловностью. А самой большой неточностью отличаются наиболее четкие, на первый взгляд, чуть ли не программные определения. И как чудесна приблизительность и нелогичность! — неожиданно заключил дядя Наум.
— Не исключено… — пробормотал совершенно замороченный Миша.
Дядя вновь улыбнулся:
— Ты скоро пообтешешься здесь. Не грусти…
На следующий день Михаил опять заявился в школу раньше всех. Он боялся идти вместе со всеми, с этой галдящей, опасно двигающейся, непредсказуемой толпой. Такой чужой и страшной… Вообще шумная, жадная, непрерывная суета московского бытия Мишу раздражала. Люди ходили здесь так быстро, точно их срочно вызвали куда-то и они спешили, боясь опоздать к сроку.
Рано утром школа еще дремала, готовясь к будущим урокам, дракам на переменах и конфликтам в учительской. Умудренное жизнью старое школьное здание было готово ко всему. Так же, как теперь Миша.
Он осторожно, бочком вошел в школу, робко раскланялся с охранником и почти на цыпочках поднялся по лестнице на третий этаж. Подошел к своему классу, уже собираясь открыть дверь, и вдруг услышал где-то неподалеку тихие звуки музыки. Михаил постоял в недоумении, а потом нерешительно двинулся по коридору на эти звуки.
Оказалось, что это из-за соседней двери… И там не орала какая-нибудь рок-группа, а звучало что-то негромкое, мелодичное. Вальс, подумал Миша. Но музыка чем-то мешала ему. И одновременно манила к себе и зазывала. Он смущенно потоптался на месте, но, увидев в конце коридора фигуру какой-то учительницы и боясь суровых вопросов: «Что ты тут делаешь? Почему топчешься под дверью?» — испуганно и торопливо рывком открыл дверь и вошел. Возле доски отрешенно кружилась маленькая, почти игрушечная девушка-статуэтка, положив узкую бледную ладонь на плечо партнера. Девушка не заметила вошедшего — она вообще никого не видела. Она только слышала музыку. Рядом играл плеер. Растерявшийся Миша постоял немного и заторопился уйти. В коридоре он тотчас наткнулся на Митеньку. Очевидно, светлый мальчик тоже приходил в школу ни свет ни заря.
— Каждый день у вас так? — поинтересовался Миша, кивнув на музыкальный класс.
Митенька хмыкнул, чарующе улыбнулся и потупил синие очи.
— Почти…
— А почему вальс умеют танцевать? Кружок бального танца открыли?
