Как сказали бы градостроители, социальный состав нашего района постоянно менялся. Район застраивался в 1940–1950-е годы. Здесь в основном оседали пенсионеры, а многие дома были куплены жителями северных штатов, которые приезжали сюда на лето. По мере того как старые владельцы умирали, им на смену приходили социально неоднородные арендаторы и семьи рабочих. Наш переезд в этот район совпал с очередной волной внутренней миграции. На этот раз сюда начали стекаться геи, художники, молодые специалисты. Их привлекали близость к побережью и красивая местная архитектура в стиле ар-деко.[8]
Наш район располагался между прямой, как стрела, автострадой Саут-Дикси и шикарными поместьями вдоль побережья. На самом деле автострада Дикси – это часть самого длинного на востоке США шоссе US1. Дикси-хайвей (пятиполосный автобан с блестящим на солнце асфальтом) тянется вдоль восточного побережья Флориды. До строительства федеральной трассы № 95 она была главной магистралью, ведущей к Майами. Вдоль трассы располагались заправки, прилавки с фруктами, сомнительного вида магазины оптовой торговли и просто убогие дешевые магазинчики, а также закусочные и старые семейные мотели.
На четырех перекрестках шоссе Саут-Дикси и Черчилль-роуд находились: винный магазин, удобный круглосуточный супермаркет, магазин импортных товаров (с тяжелыми решетками на окнах), прачечная-автомат под открытым небом, где всю ночь тусовались местные пьяницы, оставлявшие после себя пустые бутылки в пакетах для завтрака. Наш дом располагался в середине квартала, в восьми домах от центра.
Соседи казались нам порядочными людьми, но среди них, видимо, были и откровенные негодяи. Оставленные в саду инструменты порой исчезали. Во время одного из редких в этих местах похолоданий кто-то стащил все дрова, которые я аккуратно сложил возле дома. А однажды в воскресенье мы завтракали в нашем любимом ресторанчике, сидя на своем обычном месте, возле окна, выходящего на улицу, и вдруг Дженни, указав на пулевое отверстие в стекле прямо у нас над головами, сухо сказала:
– Когда мы здесь были последний раз, этого точно не было.
Как-то утром, выезжая из квартала на работу, я вдруг заметил в придорожной канаве лежащего человека с окровавленными руками и лицом. Я остановил автомобиль и бросился к нему: мне показалось, что его сбила машина. Однако, когда присел рядом, в ноздри мне ударил сильный запах перегара и мочи, и стоило человеку заговорить, как стало ясно: это обычный пьяница. Я вызвал «Скорую», дождался ее приезда, но «пострадавший» от помощи отказался. Нам с санитарами оставалось только наблюдать, как он, пошатываясь, направляется к винному магазину.
Вот еще один случай. Однажды ночью в дверь позвонил человек с выражением отчаяния на лице и сказал, что он был в гостях в соседнем квартале и у него кончился бензин. Могу ли я одолжить ему пять долларов? Он непременно вернет их завтра утром. Конечно, ты вернешь их, дружище, подумал я и предложил вызвать полицию. Человек что-то промямлил и исчез.
Но больше всего нас тревожила история, связанная с маленьким домиком, стоящим наискосок от нашего: за несколько месяцев до нашего переезда там произошло убийство, причем не на бытовой почве, а жестокое преступление, о котором сообщалось во всех выпусках новостей. До переезда мы были наслышаны об этом, но не знали, где именно оно произошло. Оказалось, мы поселились прямо напротив места преступления.
Жертвой стала вышедшая на пенсию школьная учительница Рут Энн Недермайер; она в числе первых обосновалась в квартале и жила одна. После перенесенной операции на шейке бедра она наняла сиделку, чтобы та ухаживала за ней, и это стало роковым шагом. Сиделка, как позже установила полиция, воровала чеки у миссис Недермайер из чековой книжки и подделывала ее подпись.
Старая женщина была ослаблена физически, но сохранила ясный ум, поэтому быстро спохватилась и поинтересовалась у сиделки ее пропавшими чеками и непонятными списаниями с ее банковского счета. Запаниковавшая преступница забила бедную женщину дубиной до смерти, а потом позвонила приятелю, который привез бензопилу и помог расчленить тело жертвы в ванной. Они упаковали останки в большой чемодан, смыли кровь и исчезли.
Позднее соседи рассказывали нам, что несколько дней исчезновение миссис Недермайер никто не замечал. Однако все вскрылось, когда некий мужчина сообщил полиции об ужасном зловонии в его гараже. Домовладелец признался, что его дочь попросила оставить там чемодан с ужасным содержимым.
Жестокое убийство миссис Недермайер было самым обсуждаемым событием в истории нашего квартала, тем не менее никто даже слова не сказал, когда мы намеревались купить этот дом – ни риелтор, ни домовладельцы, ни инспектор, ни оценщик. А в первую же неделю после переезда к нам в гости пришли соседи с печеньем и все рассказали. Ночью, лежа в кровати, мы представляли себе, как всего в трехстах метрах от окна нашей спальни беззащитная вдова была разрезана на куски. Мы убеждали себя: это всего лишь внутрисемейный конфликт, и подобное никогда не случится с нами, однако не могли отделаться от мысли о трагедии, когда проходили мимо того дома или видели его из нашего окна.
Как бы то ни было, у нас имелся Марли, и мы замечали, с какой опаской незнакомцы смотрели на него, поэтому к нам вернулось душевное равновесие, какое в ином случае мы могли бы не обрести. Он был большим, любящим, туповатым псом, у которого срабатывала очевидная защитная реакция – зализывание незваных гостей до смерти. Но бродяги и грабители об этом не знали. Для них Марли был огромным, сильным, непредсказуемым, неуправляемым. И нас это вполне устраивало.
* * *
Беременность благотворно повлияла на Дженни. Она начала рано вставать, чтобы сделать зарядку и выгулять Марли. Она готовила полезную, здоровую еду из свежих фруктов и овощей. И поклялась не употреблять кофеин и диетическую содовую, а также, само собой разумеется, алкоголь в любом виде и даже не разрешала мне добавить столовую ложку шерри в кофейник.
Мы пообещали друг другу не распространяться о беременности до тех пор, пока не убедимся, что зародыш жизнеспособен и нет угрозы выкидыша, но ни одному из нас не удалось хранить молчание. Мы были так взволнованы, что делились новостью с доверенными лицами, заклиная каждого держать это в тайне, пока наш секрет не перестал быть секретом. Сначала мы сообщили родителям, потом – братьям и сестрам, затем – самым близким друзьям, потом – коллегам, наконец – соседям. На одиннадцатой неделе животик Дженни стал понемногу округляться. Мечта стала принимать реальные очертания. Почему бы не поделиться нашей радостью с миром? К тому времени, когда подошел срок для обследования и УЗИ, если бы представилась такая возможность, мы были готовы вывесить объявление: Джон и Дженни ждут ребенка.
В то утро, когда нам нужно было ехать на прием к врачу, я отпросился с работы и, действуя по инструкции доктора, прихватил чистую кассету, чтобы мы могли запечатлеть для истории первые, пусть и нечеткие снимки нашего ребенка. Прием предполагал не только осмотр, но и консультацию. Акушерка должна была ответить на все вопросы, измерить окружность живота Дженни, послушать сердечный ритм плода и, конечно, показать нам крошечное существо, живущее внутри моей жены.
