Их родители отчаялись в том, что ее брат-близнец когда-нибудь заинтересуется или займется устройством «настоящей» карьеры, тогда как Лайла в их глазах оправдала свое предназначение и их ожидания, выйдя замуж за Гордона и подарив им внука. До последнего времени Лайла и сама так думала, но теперь все это выглядело просто смешно. Вон, в отличие от нее, добился чего-то намного более ценного, чем материальный успех. Брат посвятил себя любимому делу; он жил реальной жизнью и даже не пытался строить воздушных замков. Лайла завидовала ему, но в то же время какая-то часть ее возмущалась, поскольку, пока он шатался по всему миру, ей приходилось заниматься всеми семейными неприятностями. Ей одной довелось утрясать негативные последствия скандального развода родителей и таких же губительных второго и третьего браков их отца. Ей также пришлось взять на себя уход за ними, когда они заболели — сначала мать, которая умерла от рака, а через два года и отец, не перенесший инфаркта. Вся поддержка Вона в основном осуществлялась издалека.
С другой стороны, разве брат не был с ней, когда она больше всего рассчитывала на него? После быстротечного виртуального краха «Вертекса», когда Гордона и еще нескольких высших должностных лиц компании обвинили в целом ряде преступлений, в том числе искусственном раздувании биржевых цен на акции, Вон тут же прилетел из Ботсваны, чтобы быть рядом с ней. Она и сама тогда была на грани полного упадка, осаждаемая репортерами и добиваемая потоком ужасных новостей. Обычно внимательный к ней муж был слишком поглощен своими проблемами, чтобы как-то успокоить ее, а сын-подросток задавал такие вопросы, на которые она совершенно не была готова ответить. Друзья перестали отвечать на ее звонки, и Лайла не могла выйти через центральный подъезд дома к своей взятой в аренду машине, чтобы не подвергнуться атаке журналистов. Именно Вон в эти первые безумные недели был ее главным помощником и телохранителем, ограждал ее от бесконечных телефонных звонков, помогал разобраться в старых документах, которые могли пригодиться в деле Гордона, отсекал от нее представителей прессы и пытался рассеять ее наихудшие опасения.
— Почему все это происходит со мной? Ну почему? — как-то посетовала она после одного пугающего случая, когда при выходе из машины ее чуть не сбил с ног какой-то папарацци (о чем он очень скоро пожалел, потому что Вон тут же схватил его, прижал к машине и едва не сломал ему руку). — Я ведь не такой уж плохой человек…
— Нет, ты не плохой человек, — обняв, успокоил ее Вон. Они стояли в ее квартире, скрытые от посторонних глаз и надоедливых репортеров, и ей казалось, что брат был единственным, кто остался между ней и враждебным миром. — Это просто такая несчастливая полоса, только и всего. Но скоро она у тебя закончится. Я тебе обещаю. — Он немного отстранился, чтобы посмотреть на сестру; его голубые глаза на суровом, сильно загоревшем лице были для нее все равно что стрелка компаса. — Мы с тобой сделаны из крепкого материала. Я вынес немало — от нападения вооруженных повстанцев до укусов змей — и, как видишь, выжил. Так что, сестренка, ты тоже переживешь это.
С тех пор они с ней поддерживали связь каждый день, и Вон был единственным, кроме сына, на чью полную и безоговорочную поддержку она всегда могла рассчитывать. От остальных родственников помощи не было никакой. За все эти годы Лайла лишь от случая к случаю общалась со своими тетями, дядями и кузинами, а два распутных брата Гордона интересовались им только тогда, когда он занимал высокое положение и мог дать им денег. Что касается друзей Гордона, то все они, за исключением нескольких человек, бросили их. Им не нужно было ни суда, ни решения присяжных для того, чтобы посчитать Гордона виновным; с их точки зрения, факты говорили сами за себя. Ни у кого не вызывало сомнения и то, что Лайла просто сознательно закрывала глаза, стараясь не видеть махинаций своего мужа.
Лайла не могла для себя решить, что хуже: чтобы ее считали дурой или соучастницей преступления. Во втором случае ее должны были бы посадить в тюрьму вместе с Гордоном, тогда она хотя бы не выглядела тупицей. (Леди Макбет, например, что бы о ней ни говорили, никто не называл тупой.) На самом деле единственным ее преступлением было то, что она оставалась преданной мужу. И пусть все вокруг думают о ней что угодно, Лайла знала: она была так же одурачена, как и другие акционеры. Несмотря на то что она давно стала взрослой, какая-то часть ее — часть, которая, как в детстве, упрямо продолжала цепляться за сказки про пасхального зайца и Санта-Клауса, — даже сейчас, перед лицом неопровержимых доказательств, все еще верила заявлениям Гордона о том, что он невиновен и что его сделали козлом отпущения. Ей очень хотелось верить, что он остался таким же человеком, как и раньше, и в этот момент, находясь наверху, просто приводит в порядок свои дела. Но Гордон, к сожалению, даже не мог спуститься в полуподвал и помочь ей запаковать вещи, потому что его прибор на лодыжке тут же начнет издавать неслышимый сигнал тревоги, заставив сбежаться сюда всех полицейских в округе.
На Лайлу накатила волна злости. Как он мог так поступить с ней? С Нилом? Не говоря уже о бедных доверчивых акционерах, многие из которых потеряли сбережения, накопленные за всю свою жизнь. И ради чего? Чтобы они с Гордоном могли три раза в неделю по вечерам ходить в дорогие рестораны и проводить отпуск на четырехзвездочных курортах? Набить свои гардеробы одеждой от лучших модельеров и каждый год покупать новый шикарный автомобиль? В итоге это обошлось дороже, чем любое состояние: Гордону его аферы стоили свободы и уважения сослуживцев, а также будущего, которое могло быть у него с ней и Нилом.
Действительно ли он верил, что сможет за деньги купить им счастье? Что она любила бы его меньше, если бы он работал с девяти до пяти, получая скромное жалованье? Была ли в этом какая-то ее вина? Ее мужем руководило нечто большее, чем свойственное мужчине желание обеспечить свою семью всем тем, чего не было у него самого, когда он рос. Их стиль жизни был своего рода утверждением, доказательством того, что он не просто кто-то, он — личность. Ирония заключалась в том, что ему не было никакой нужды спешить, играть по-быстрому, чтобы в конце концов проиграть; ему следовало использовать все свои достоинства, не более того. Но Гордон был нетерпелив. Зачем ждать, когда можно получить все прямо сейчас, обойдя несколько правил?
Она вспомнила, как они познакомились с ним на первом году учебы в колледже Дьюка. У нее было первое занятие по курсу шекспировской литературы, она спешно конспектировала, когда, случайно подняв взгляд, увидела, что на нее нахально глазеет какой-то темноволосый мальчик. Она уже привыкла к тому, что мальчики на нее смотрят, но в отличие от других он не отвел глаз, когда их взгляды пересеклись. Вместо этого губы его слегка изогнулись, словно улыбаясь шутке, понятной только им с Лайлой. Конечно, Лайла была заинтригована. Весь остаток лекции она только и делала, что украдкой посматривала на него. Он определенно не походил на остальных парней и казался более зрелым. Удивительно опрятный в своих облегающих джинсах и рубашке поло, с коротко — но не слишком — подстриженными темными волосами, он выглядел совершенно не крутым среди других студентов, сыновей привилегированных родителей, которые лезли из кожи вон, лишь бы только казаться как можно более запущенными.
