Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 104
Девочка пожала плечами и отвернулась, смущенная тем, что отец прочитал ее мысли.
– Просто… все от тебя уходят. Твой папа сбежал, потом твоя мама погибла в аварии, а два года назад умерла наша мама, а теперь вот и Грамотейка. – Дафна взглянула на отца, но тот уже снова сосредоточился на дороге. – Я тебя не брошу.
– Спасибо, Даф. Я не… – он осекся. – Но сейчас ты чем-то потрясена. Что ты увидела?
– Ты думаешь, что твоя мама покончила с собой.
– О… – отец выдохнул, и Дафна почувствовала, что он, наконец, готов расплакаться, поэтому она отвернулась, уставившись в окно на железнодорожный мост через сухое русло.
– Ну, да, – заговорил отец, явно сдерживаясь, – я… раз уж ты об этом заговорила… думаю, что да. Извини, я не должен был… думаю, она просто не вынесла – дом под арестом, задержание за пьянство в общественном месте… после того как мой отец…
Дафна перебила его, чтобы самой не расплакаться.
– Почему ты так насторожился, – заговорила она, – когда дядя Беннет, а до этого я упомянули о сломанных часах? – голос ее дрожал, но она продолжала: – Я сказала, что часы на видеомагнитофоне показывают неправильное время, а он что-то говорил о сломавшихся часах, и оба раза у тебя мелькала мысль, что мы имеем в виду нечто другое.
Отец глубоко вздохнул и выдавил из себя смешок.
– Трудно объяснить. Расспроси как-нибудь тетю Мойру, она тоже выросла в этом доме.
Дафна знала, что, если она будет молчать, отец расскажет больше, поэтому стала смотреть вперед через лобовое стекло поверх машин. Здесь, намного восточнее Лос-Анджелеса, не было никаких признаков жилья, только два ряда высоких эвкалиптов вдоль автострады. Параллельно шла южная ветка железной дороги, а дальше, на север, глаз изредка натыкался на фермерские дома у подножия холмов. Горные вершины над ними казались бурыми в летнем смоге.
– Ну, ладно, – заговорил наконец отец. – Грамотейка – она плевала на время. Сама знаешь, как она себя иногда вела – словно все еще была подростком, поэтому и в Вудсток отправилась. Она могла посадить примулы среди лета, а они зацветали как весной; еда у нее иногда сразу остывала, даже взятая прямо со сковородки, а порой оставалась горячей часами – ну, во всяком случае, очень долго. Ее это вовсе не удивляло. Может, она так нас разыгрывала, но нам казалось, что время вокруг нее идет как-то не так.
Большой голубой чартерный автобус без предупредительного сигнала вывернул в их ряд прямо перед носом. Отец ударил по тормозам и раздраженно посигналил. Он не сердился, если его подрезали, пусть даже грубо, главное, чтобы при этом включали поворотники. – Недоумок, – буркнул он.
– Недоумок, – согласилась Дафна.
– Понимаю, звучит это дико, – продолжал отец. – Может, мы, маленькие, все просто придумали.
– Ты это помнишь. Взрослые почти всегда забывают свои детские выдумки.
– Так или иначе, – продолжил рассказывать отец, – сарай Калейдоскоп… однажды мы с Мойрой, когда мне было лет восемь, а ей десять, нашли на одной из его досок вырезанные инициалы, но мы их не вырезали, а потом, через год примерно, заметили, что они пропали – на доске ни царапинки не осталось, а мы к ним так привыкли, что вырезали заново. И, когда отступили на шаг и посмотрели, что получилось, клянусь – наши буквы были в точности как прежние. Не копия, а точь-в-точь такие же, вокруг тех же неровностей на дереве. А еще через год или около того они снова исчезли.
– А сегодня они там были?
– Честно говоря, забыл посмотреть. Точно посмотрел бы, когда ты сказала, что время не то, но тут явился Беннет.
Дафна смотрела на задник голубого автобуса: он разогнался, потом затормозил. Под задним окном огромными буквами было написано «Хеликс».
– Почему вы назвали сарай Калейдоскопом? – спросила она.
– Надо оторваться от этого Феликса, он, по-моему, пьяный, – пробормотал отец. – Понимаешь, иногда там, по углам, на границе поля зрения, вроде бы… шла рябь. И сарай в эти минуты издавал какой-то звук – вроде звона множества деревянных колокольчиков или маракаса. А иногда он на время переставал выглядеть такой развалиной.
Он нажал на тормоза и, включив сигнал перехода в правый ряд, покачал головой.
– Она не перенесла ухода моего отца – в полиции сказали, она была пьяная, когда ее машина вылетела с шоссе, и я ее за это не виню. Не виню за самоубийство – ее довел до этого отец, бросив с двумя детьми, без копейки денег.
Дафна чувствовала, что отец все так же погружен в воспоминания о своей матери, даже когда он резко сменил тему. Она пыталась ни о чем не думать, но он все равно уловил ее ответную мысль.
– Верно, – кивнул он, – она нас тоже бросила. Но оставила записку для Грамотейки, просила ее взять нас с Мойрой, вырастить, если с ней что-то случится. Видишь, она, по крайней мере, доверила нас свекрови, хоть как-то позаботилась – не то, что он.
Ее отец так редко рассказывал об этом, что она не смогла удержаться и спросила: – Что с ним стало?
– Кажется, он посылал Грамотейке какие-то деньги вскоре после своего ухода. Это было в 1955 году. Так или иначе, она что-то получила. Значит, он должен был знать, где мы, но деньгами все и ограничилось. Сейчас ему под шестьдесят, – хриплый голос отца звучал спокойно. – Он… я бы с ним как-нибудь встретился.
У Дафны голова шла кругом от чужих чувств, и она с трудом расцепила зубы. Гнев был кислым, как уксус, но Дафна знала, что в уксус превращается вино, если слишком надолго его оставить, и знала, даже если отец этого не сознавал, что его гнев – это обескураженная, униженная любовь, взывающая о справедливости.
– Я всегда… – заговорил он снова. – Грамотейка словно бы никогда не интересовалась, что с ним сталось, поэтому я всегда думал, что она знает. Он был ее сыном и… о нас с Мойрой она заботилась, как о своих собственных детях, когда мать бросила нас на нее. – Он выдавил сцепление и перешел на вторую передачу, хотя почти сразу же пришлось вернуть рычаг на первую. – Трудно понять, почему люди кончают с собой, – тихо продолжал он, словно говорил сам с собой. – Посмотришь, какие способы они выбирают: выпрыгнуть из окна, выстрелить себе в рот, накачать в машину угарный газ из выхлопной трубы – как ужасны их последние мгновенья! Сам бы я просто наелся снотворных таблеток и выпил бутылку бурбона – и, наверное, это доказывает, что я не подходящий кандидат.
– Порция глотала горячие угли, – заговорила Дафна, испытывая облегчение, что болезненный приступ гнева прошел. – Жена Цезаря. Это полный идиотизм – я всегда удивлялась, что в честь такой дуры назвали машину.
Отец рассмеялся, и она обрадовалась, что он догадался, что она шутит.
– Но ты видишь в этом убийство себя, – добавила девочка. – А по-настоящему самоубийцы, судя по тому, как они это делают, убивают кого-то другого. Выбросить из окна высотки себя – это мерзко, а убить так другого – нормально.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 104
