Сорок дней. Все записано на семидесяти двух листах бумаги для рисования и лежит передо мной на столе. И все написано моей рукой.
Главное достижение моей жизни. Да, я употребил слово «достижение». Мое умение читать – достижение. Никто этого не умеет, кроме меня. Споффорт не умеет. Впрочем, Споффорт – робот, а роботы могут знать что угодно. Но они ничего не достигают, просто делают то, для чего созданы, и не меняются.
Сегодня я сделал семь фильмов и едва ли вспомню хоть слово из тех, что надиктовал в аппарат.
Не могу выбросить из головы ту девушку. Вижу ее на фоне деревьев и папоротников за стеклом, как она протягивает мне пластмассовый плод.
День сорок первый
«Бургер-шефы» – это по большей части маленькие пермопластовые строения, но тот, что на Пятой авеню, побольше и из нержавеющей стали. На столах там красные лампы в форме тюльпанов, а фоновой музыкой из настенных репродукторов звучат балалайки. В обоих концах красной раздаточной стойки стоит по большому медному самовару, а официантки – роботы Четвертой модели женской клоновой линии – носят на голове кумачовые косынки.
Я пришел туда позавтракать синтетическими яйцами и горячим чаем. Пока я стоял в очереди, мужчина передо мной – низенький, в коричневом спортивном костюме и с безмятежным лицом – пытался получить на завтрак «Золотистую картошечку фри». Мужчина держал в руке кредитку, и я видел, что она оранжевая, а значит – он кто-то важный.
Робот-официантка за стойкой сказала ему, что «Золотистую картошечку фри» к завтракам не подают. Мужчина на секунду утратил свой безмятежный вид и сказал:
– В каком смысле? Я не заказывал завтрак.
Официантка тупо уставилась в стойку и сказала:
– «Золотистая картошечка фри» подается только с «Супершефом».
Потом она глянула на неотличимую официантку, стоящую рядом с ней. У обеих были сросшиеся брови.
– Только с «Супершефом». Ведь правда, Марж?
Марж сказала:
– «Золотистая картошечка фри» подается только с «Супершефом».
Первая официантка быстро посмотрела на мужчину и тут же снова потупилась.
– «Золотистая картошечка фри» подается только с «Супершефом», – сказала она.
Мужчина вскипел.
– Ладно, – сказал он. – Тогда дайте мне к ней «Супершеф».
– С «Золотистой картошечкой фри»?
– Да.
– Извините, сэр, но автомат, готовящий «Супершеф», сегодня плохо работает. У нас есть «Синтояйца», эрзацбекон и «Хрустящие тостики».
Мгновение казалось, что мужчина заорет, но он просто сунул руку в нагрудный карман, достал серебряную таблетницу и закинул в рот три зеленых сопора. Лицо его тут же сделалось безмятежным, и он заказал тосты.
День сорок второй
Она со мной в библиотеке! Спит сейчас на толстом ковре в пустой комнате дальше по коридору.
Я расскажу, как это случилось.
Я принял решение больше не ходить в зоопарк. Но вчера я весь день о ней думал. Это не секс и не та «любовь», про которую почти все фильмы. Я могу объяснить себе это только одним способом: она – самый интересный человек, какого мне довелось встретить.
Думаю, не научись я читать, она бы меня не заинтересовала. Только напугала.
Вчера после ланча я поехал в зоопарк. Был четверг, так что шел дождь. На улицах никого не было, кроме роботов-недоумков, которые опорожняли мусорные баки, подстригали колючие изгороди, работали в парках и городских садах.
В Доме Рептилий я ее не нашел и очень испугался, что она ушла совсем и я ее не найду. Я сел на скамейку, чтобы ее подождать, но не усидел и вышел пройтись. Сперва я посмотрел на змей. Питонью клетку починили, однако самого питона в ней не было: вместо него там оказались четыре или пять гремучих змей. Они трясли своими гремушками с тем же задором, с каким дети снаружи еле мороженое.
Наконец мне надоело смотреть на их суетливые движения, а поскольку дождь прекратился, я вышел наружу.
На дорожке стоял ребенок – из тех пяти или такой же. Из-за дождливой погоды посетителей в зоопарке почти не было, и ребенок решил исполнить что-то вроде спектакля для меня одного. Он подошел и сказал:
– Здравствуйте. Правда ведь приятно смотреть на животных?
Я молча пошел прочь, но слышал за собой его шаги. Дорожка вела к острову за рвом. На острове паслись зебры.
– Ух ты! – сказал ребенок. – Как сегодня зебры разрезвились!
Что-то в нем разбудило во мне то, чего я не позволял себе чувствовать с детства: злость. Я развернулся и в ярости уставился на веснушчатого карапуза.
– Отвали, робот, – сказал я.
Он, не глядя на меня, начал:
– Зебры…
– Отвали, – повторил я.
Он резко повернулся и запрыгал по другой дорожке.
У меня осталось приятное чувство, хотя я не был твердо уверен, что он робот. Вроде бы роботы должны отличаться цветными мочками ушей, но я, сколько себя помню, слышал разговоры, что это не всегда так.
Некоторое время я пытался смотреть на зебр, но не мог сосредоточиться на них из-за разнообразия ощущений: странной радости оттого, что заставил умолкнуть ребенка (или кто он там был), и целой группы смешанных чувств по поводу девушки, из которых сильнее всего был страх, что она ушла. Или ее все-таки уличили?
Зебры вовсе не резвились и вообще вели себя довольно апатично; может, это означало, что они настоящие.
Через некоторое время я снова пошел по дорожке, а когда поднял взгляд, то увидел за серым фонтаном ее, девушку в красном платье. Она шла ко мне, и в руке у нее был букет желтых нарциссов. Я остановился, и на миг показалось, что сердце у меня перестало биться.
Она подошла, держа цветы и улыбаясь.
– Привет.
– Привет, – сказал я и добавил: – Меня зовут Пол.
– Мэри, – ответила она. – Мэри Лу Борн.
– Где ты была? Я заходил в Дом Рептилий.
– Гуляла. Вышла перед ланчем и попала под дождь.
Тут я увидел, что ее красное платье и волосы – мокрые.
– Ой, – сказал я. – Я боялся, ты… тебя…
